Валентин Сидоров

В этой сторожевой башне я жил без малого месяц. Здесь, работая над архивом Рерихов, я по крупицам собирал и систематизировал сведения о контактах с Белым Братством и Шамбалой. Разумеется, предназначалось это для узкого круга людей, ибо я не рассчитывал дожить до той поры, когда тайное станет явным.

Я занимал две большие комнаты на четвертом этаже: кабинет, в центре которого стояли два широченных дубовых стола, разделенные японской ширмой, и спальню, окна которой выходили на Гудзон. Комнаты были как бы продолжением музейной экспозиции, расположенной на втором и третьем этажах. Картины, фотографии, снова картины. В основном это были работы Николая Константиновича. Голова Будды (рисунок сделан карандашом и совершенно не похож на традиционные изображения). Лик Майтрейи, высеченный в скалах. ("Эту картину, - говорит Зинаида Григорьевна, - Рерих подарил мне в тридцать четвертом году в свой последний приезд в Америку"). Эскиз Куинджи. (Тот преподнес его Николаю Константиновичу в знак особого расположения к своему ученику). Портрет Елены Ивановны кисти Серова. Три фотографии, они как раз над кроватью, на которой я сплю, образуют своего рода триптих. Елена Ивановна в молодости. Елена Ивановна на Алтае. Елена Ивановна в кругу ауры, четко запечатлевшейся на фотоснимке.

А на противоположной стене два больших портрета: Мории и Кут Хуми. Они завешены плотными занавесками. Сокровенному подобает тайна. Оно открывается человеку не в каждый момент его жизни, а лишь тогда, когда он внутренне подготовился к восприятию сокровенного. Над моей спальней - комната (она похожа на мансарду), которую Зинаида Григорьевна называет часовней Святого Сергия. Преподобного Сергия Рерихи чтили благоговейно и, как все русские люди, считали его своим покровителем. В трудные минуты жизни они напоминали своим сотрудникам: "Сергий не выдаст".

Сразу бросалось в глаза, что часовня, посвященная православному святому, не вписывается в строгие канонические рамки. Да, здесь находилась икона Святого Сергия (та самая, которую Зинаида Григорьевна вывезла из России в двадцать шестом году), был стол с церковным складнем. Однако здесь были и раритеты, немыслимые в нынешней православной церкви: староверческая икона (она висела на внутренней двери часовни), портрет Мадонны, написанной художником школы Эль Греко. Но мало этого: в правом углу часовни стояла статуя Майтрейи, опирающегося на льва. Нет, это не было эклектикой да и не могло быть, потому что несло глобальный духовный подтекст.

Все это как бы символизировало, что знамя единения, поднятое Преподобным Сергием над русской землей, ныне должно быть поднято над всей землей. Все это как бы символизировало также, что Преподобный Сергий отныне является предстателем перед Господом не только за землю русскую, но и за всю горемычную землю нашу.

В утренние и вечерние часы Музей и его залы были полностью отданы в мое распоряжение. Никаких посетителей. Тишина и покой. Всматривайся в любую картину, не торопясь и ни на что не отвлекаясь.

Не сразу, но в момент какого-то сосредоточения я неожиданно обнаружил, что на одной из картин Николая Константиновича традиционное тибетское знамя прорезано крестом.

- Флаг с крестом, - пояснила мне потом Зинаида Григорьевна, - это типичный тибетский флаг. Просто его не выставляют где попало. А европейцы, даже когда он попадается им на глаза, не придают ему особого значения.

Но Рерих - придавал. Поэтому, очевидно, не случаен сам порядок расположения его полотен в Музее: тибетские горные пейзажи перемежаются русскими православными сюжетами ("Звенигород", "Часовня Святого Сергия"). Не случайно, очевидно, и то, что на своем знаменитом полотне "Помни!" (а как известно, это своеобразный автопортрет художника) он изобразил себя в тибетской одежде и с лицом тибетца. Тем самым он как бы прояснил сокровенный, духовно объединяющий смысл вступительных строк из поэмы "Наставление ловцу, входящему в лес".

"Дал ли Рерих из России - примите.
Дал ли Аллал-Минг-Шри-Ишвара из Тибета - примите."

- Обратите внимание вот на этот пейзаж, - посоветовала мне однажды Зинаида Григорьевна, указывая на небольшое полотно Рериха.

На первых взгляд ничего особо примечательного в пейзаже не было. Обычная синева неба. Обычная горная гряда. Но Зинаида Григорьевна сказала:

- Это последний рубеж, куда вас может привести проводник. "Дальше не поведу, - предупредит он вас, - Здесь или вы сами должны знать путь, или вас встретят. А я не имею права вас больше сопровождать" Так что вот эта горная гряда - своего рода граница между землей и небом, между нами и Космосом. Дальше, как и положено, Рерих шел один.

* * *

Зинаида Григорьевна была знакома с моими стихотворными медитациями. К тому времени у меня их накопилось изрядное количество и некоторые из них, объединив в цикл, впоследствии он получил название "Ступени", я намеревался опубликовать. Спустя год после американской поездки мне удалось осуществить это намерение.

- Вам обязательно надо продолжить свою медитативную работу, - сказала мне Зинаида Григорьевна, - именно здесь, в Музее. Надо воспользоваться тем обстоятельством, что вы находитесь в магнитно-вибрационном поле картин Рериха.

Я последовал совету Зинаиды Григорьевны, в результате чего и появились вот эти строки:

Везде - Христос.
Под именем Майтрейи - Его волна.
Его любовь к Земле.

- Это не только не противоречит Учению Агни Йоги, - прокомментировала мои строки Зинаида Григорьевна, - но полностью согласуется с ним. Ведь в нашем Учении Христос утвержден Величайшим. Другое дело, что Учение Агни Йоги не ассоциируется с христианской религией, равно как и с любой другой религией. Но оно и не является отрицанием христианской религии, равно как и любой другой светлой религии. Наоборот. Оно как бы заранее старается учесть особенности всех людей, разделяющих ту или иную систему взглядов. Елена Ивановна в зависимости от этого ставила даже порядок изучения книг Агни Йоги. Так людям, которым близки восточные источники, она рекомендовала начинать не с первых книг серии, а с "Мира Огненного". А вот людям христианского склада советовала начинать именно с первых книг - "Зов" и "Озарение". Почему? Да потому, что в них чаще, чем в других, поминается Христос. Последнее обстоятельство, говорила она, значительно успокаивает молодых духов и искателей пути. Тем легче им будет восходить от Христа канонического к Христу космическому. Но даже в раннем христианстве, подчеркивала Елена Ивановна, можно найти указание, что Единый, Великий Дух сходил на Землю и воплощался там, где была явлена особая нужда в новом понимании Истины. Как никогда, это необходимо усвоить в наши дни. Пора человечеству приблизиться к мировой космической тайне - Единого Аватара, явленного с каждой манвантарой. Пора, наконец, осознать тождественность всех Великих Учителей, а также тождественность всех основоположников религий. Вот почему Елена Ивановна пишет через запятую имена, которые в силу ограниченности нашего сознания подчас разделяют людей вместо того, чтобы их соединять.

"Нет более высокого выражения Великой Тайны Бытия, - утверждает она, - нежели в Солнечном Иерархе, Владыке Майтрейе, Владыке Христе. Он Великий Держатель и Создатель! Он есть ВСЕ!"

* * *

По существу я жил в Музее безвылазно. На знакомство с Нью-Йорком у меня почти не оставалось времени. Тем не менее несколько туристических вояжей по городу мне все же удалось совершить. Побывал на острове Либерти, где на лифте, а по здешнему элевейтере, поднялся к подножию знаменитой статуи Свободы. Чуть ли не целый день провел в Метрополитен Музее. А в здании ООН, открытом за умеренную плату для экскурсантов, имел возможность постоять у голубого витража Марка Шагала.

Честно говоря, эта цветная мозаика вызвала у меня чувство недоумения и некоторой растерянности. Странные позы странных людей. Неестественно скрюченные фигуры. Казалось: все уродство мира сконцентрировалось здесь! Что это символизировало, а оно должно было символизировать, ибо находилось не где-нибудь, а в штаб-квартире Организации Объединенных Наций, уму непостижимо. Но люди толпятся, обмениваются громкими возгласами восхищения. То ли искренне, то ли потому, что так принято.

Помню, как вечером, еще не остыв от впечатления, я возбужденно говорил Зинаиде Григорьевне о том, сколь неуместно в штаб-квартире ООН, где должны царить определенный дух и определенная атмосфера, искусство распада с его отрицательными вибрациями.

- Здесь куда лучше монтировались бы, - сказал я, - картины Рериха. Например, "Ангел последний" как предупреждение о катастрофе. Или "Орифламма", как знамя спасения человечества.

Зинаида Григорьевна улыбнулась моей горячности:

- Что вы, что вы, голубчик Валентин Митрофанович (это была традиционная форма ее обращения ко мне, когда мы оставались наедине), - Вы слишком забегаете вперед. Не доросло еще человечество до Рериха. Не доросло!