Валентин Сидоров

К нашему удивлению, давний друг семьи Рерихов доктор Рябинин оказался невероятным нытиком. Он все время твердил, стоило забуксовать машине на трудном перегоне: "Мы не доедем". Пророчил гибель от заразы, от грязи. Старался ни к чему не прикасаться, а если уж прикасался, то тут же мыл руки одеколоном, натирал все тело одеколоном и благоухал на всю округу. "Кассандрой в брюках" прозвали мы его, хотя это было не совсем точно, потому что предсказания его, по счастью, никогда не сбывались.

Нас предупреждали, что в Монголии нас могут подстерегать опасности: бандиты, волки. С бандитами не сталкивались, а вот с волками пришлось. Случилось это так. Сумерки застали нас в дороге. Поблизости никаких признаков жилья. Решаем одну машину отправить на разведку, чтобы выяснить, где можно расположиться на ночлег. Другую оставим здесь. В одну машину уселись все мужчины и укатили. Во второй, закрытой наглухо, осталась я. Стемнело. И вдруг вижу сквозь запотевшее оконце огоньки. Ближе. Ближе. Окружают машину. Вспомнила, о чем предупреждали в Москве. Волки!

Час, если не больше, я сидела, окруженная волчьей стаей. Потом подъехала машина. Волки разбежались. Но я была страшно возмущена и накричала на мужчин за то, что бросили меня одну. Хотя, надо признаться, что не совсем была права, ведь я же сама и настояла на этом варианте (какое-то время мне хотелось побыть в одиночестве). И вот Улан-Батор, где, уведомленные о нашем приезде, нас встречали Рерихи. Мы поселились в их доме и постепенно включились в их распорядок дня.

Надо сказать, что Рериха в Монголии воспринимали как посланца Шамбалы. Почему? Отчасти и потому, что он подарил монгольскому правительству свою картину "Великий всадник". На ней в красном одеянии на фоне гор был изображен Владыка Шамбалы Ригден Джапо. Принимая дар, председатель монгольского правительства Церендорж, он был другом Сухэ-Батора и вместе с ним побывал у Ленина, заявил:

- Перед тем, как вам приехать, у нас было предвестие. Было сказано: у вас будет Красный Всадник. Ныне обещанное исполнилось. Эту картину мы будем хранить в святилище. Вскоре после нашего приезда Рерихи принимали у себя дома военного министра Монголии. Елена Ивановна была в отличном расположении духа и предложила мне слегка мистифицировать нашего гостя. "Зина, - говорит она мне, - в недавнем воплощении ты была монголкой. Давай нарядим тебя в монгольскую одежду. Вот увидишь: гость примет тебя за свою соотечественницу". И действительно: вошел министр, увидел меня и сразу ко мне, приветствуя меня на монгольском языке. Но, конечно, по-монгольски не только я, но и никто не понимал, кроме Юрия. Все переговоры велись только через него.

Правда, военный министр помимо монгольского знал еще один язык, который я, увы, не знала - эсперанто. Он попросил меня передать американским эсперантистам его приветствие, написанное на эсперанто. Это приветствие, пришедшее из такого глухого и дальнего уголка земли, как Улан-Батор, вызвало потом в Америке бурю восторга.

А военный министр устроил в честь Рерихов ответный прием. Он проходил в большой и высокой юрте. Подавали непривычные экзотические блюда: застывшее желе с какими-то муравьями и насекомыми и еще что-то в этом роде. Чтобы не обидеть хозяев, ела. Юрий тихонько подсмеивался надо мною, понимая, каких трудов мне это стоило.

В Улан-Баторе мы жили в общей сложности около месяца. Занятия Рерихов складывались следующим образом: Елена Ивановна и Николай Константинович вычитывали корректуры книг "Община" и "Основы буддизма", встречались с местными жителями, записывали с их слов легенды о Гэссэр-Хане и Майтрейе. Юрий же с утра до ночи занимался боевой подготовкой тибетско-монгольского отряда, сформированного для сопровождения экспедиции. Он обучал их воинскому строю (о котором они не имели ни малейшего представления), обучал их стрелять (стрелять они умели, но не умели целиться). К сожалению, обучение пришлось прервать где-то на середине. В спешном порядке Рерихи выехали из монгольской столицы. Их отъезд был полной неожиданностью для всех, кроме узкого круга людей, посвященных в тайну. Дело в том, что из Москвы пришел приказ о задержании Рерихов. Предписывалось немедленно отправить их в Москву, в случае необходимости прибегнув к силе.

Лишь восточная осмотрительность и мудрость председателя монгольского правительства, а для него Рерих был священным гостем страны, предотвратила неминуемый арест. Во-первых, он предупредил Рериха об опасности. Во-вторых, дал телеграмму в Москву, что распоряжение, к сожалению, запоздало: вот уже несколько дней, как экспедиция Рерихов покинула пределы Монголии.

A Рерихи как бы очутились между двух огней. В советской зоне влияния их ждал арест, что, естественно, в корне подрывало саму возможность их экспедиции в Лхассу. Но в британской зоне влияния их тоже ждал арест, а может кое-что и похуже. Как вы знаете, экспедиция Рериха была арестована, и арест ее продолжался чуть ли не полгода. Но этого мало: английская разведка готова была пойти на физическое уничтожение Рерихов: лишь бы не допустить их в Лхассу. Жизнь их буквально висела на волоске, и то, что они уцелели в таких сверхэкстремальных условиях, может восприниматься как чудо. Однако у этого чуда есть название - Щит Учителя. Помните, что обещал Рерихам Учитель, когда они встретились в Лондоне:

"Я вас замкну щитом - трудитесь".

* * *

После неудачи в России, после того как из-за англичан была сорвана экспедиция в Лхассу (долженствующая, по мысли ее организатора, сыграть переломную роль в деле духовного обновления планеты), Рерих сосредоточил свои усилия на Америке. Это был последний шанс для реализации его глобальных проектов.

Ситуация здесь складывалась в высшей степени обнадеживающе. Завершилось беспрецедентное строительство Музея-Небоскреба имени Николая Рериха. Беспрецедентным было создание по примеру Лиги Наций Всемирной Лиги Культуры. Ее ячейки под разными названиями (но в большинстве случаев они носили имя русского художника) образовались в Европе, Азии, Латинской Америке.

Рерих возвращается к своей давней идее о Международном договоре, которым предусматривалась бы по аналогии с Конвенцией Красного Креста защита культурных ценностей в случае вооруженного конфликта. В свое время этой идеей он попытался заинтересовать Николая Второго. Русский царь - а он, кстати, был почитателем таланта художника (в особенности его картин на исторические темы) отнесся к инициативе Рериха благожелательно и обещал ему полную поддержку. Начавшаяся мировая война перечеркнула все эти замыслы. Теперь старая идея обрела новые формы. Будущий договор получил название Пакта Рериха. В 1935 году руководители стран двух Америк (Северной и Южной) собрались в Белом доме в Вашингтоне, чтобы подписать этот Пакт. Президент США Франклин Рузвельт выступил с радиообращением ко всем гражданам мира, подчеркнув приоритетное значение духовного смысла только что подписанного Пакта. По его словам, он важнее, чем сам его текст. Рериха выдвигают на соискание звания лауреата Нобелевской премии мира. Его ближайшие сотрудники вскоре после подписания Пакта Рериха отправляются в Осло, чтобы передать соответствующие документы Нобелевскому комитету.

И вдруг, как бы по мановению чародейской палочки, картина разительно меняется. Пресса, до той поры поддерживавшая Рериха, неожиданно делает поворот на сто восемьдесят градусов. Появляются материалы, порочащие художника. Распространяются слухи, что он якобы уклонялся от уплаты налогов. Против него возбуждаются судебные иски. Шквал дезинформации нарастает. И самое страшное, а для кого-то и самое убедительное, что главные обвинения исходят не от врагов Рериха, а от его друзей, бывших друзей, с которыми он делился своими сокровенными планами.

Внешняя канва предательства Хорша достаточно хорошо известна. Биржевой маклер, он с профессиональной ловкостью проделал операцию по захвату чужого имущества - Музея-Небоскреба Рериха с картинами Рериха и всеми ценностями, находящимися в помещении Музея. В Совете директоров, они же акционеры Музея-Небоскреба, Хорш был в меньшинстве. Но, во-первых, он склонил на свою сторону кое-кого из членов Совета. А, во-вторых, акции, принадлежавшие Рерихам: Николаю Константиновичу и Елене Ивановне, они находились у него на хранении, согласно их доверенности, он, не брезгуя подлогом, перевел на имя своей жены. Таким образом, Хорш стал владельцем контрольного пакета акций. В удобный для него момент он известит об этом Совет Музея.

А пока Хорш и его жена, родственница Зинаиды Григорьевны Эстер Лихтман, выезжают в Осло. Именно им и поручено юридическое оформление рериховских документов в Нобелевском комитете. И вот здесь они наносят первый публичный удар по Рериху. Выступают с заявлением, рассчитанном на сенсацию. Суть заявления в том, что вот они, ближайшие сотрудники Рериха, сообщают о своем полном разочаровании в Рерихе и его идеях и дезавуируют его кандидатуру на звание лауреата Нобелевской премии мира. Мосты сожжены. Начало широкомасштабной кампании против Рериха положено.

- Некоторые удивляются, - говорила Зинаида Григорьевна, - с этим мне неоднократно приходилось сталкиваться: как это Рерихи с их проникновением в тончайшую суть вещей не сумели разглядеть предателей около себя? Почему они позволили Хоршу застать их врасплох? Вопрошающему прежде всего следовало бы вспомнить знаменитое изречение о том, что тенью предательства меряется величие подвига. Чем больше и гуще эта тень, тем выше подвиг. Не надо также забывать, что пробуждение духовной жизни в человеке обязательно обостряет его карму, обязательно усиливает как позитивные, так и негативные свойства его души. Вспомните Иуду. Разочаровавшись в учителе, с которым были связаны неоправдавшиеся надежды на свое личное возвышение, он уничтожает его руками римлян. Вспомните ближайшего сотрудника Будды Девадату, который из чувства соперничества и зависти сам пытался физически уничтожить своего Учителя и родственника (Девадата был двоюродным братом Будды), сбросив на него горный камень. И таких примеров великое множество.

- Разгадка тайны в том, - продолжала Зинаида Григорьевна, - что существуют определенные особенности кармических взаимоотношений ученика и Учителя. Если человек избрал для себя Учителя на земном плане или на плане незримом, то тем самым он вступил в связь с Учителем, и значит, последний взял его карму на себя. Отныне Учитель не может порвать уже с учеником, только сам ученик по собственной воле может порвать эту связь и уйти. Таков Закон. И вот это непременно следует учесть, если мы действительно хотим вникнуть в подоплеку истории с Хоршем. Не думайте, однако, что мы совсем уж не различали симптомов надвигающейся беды. Разумеется, масштабов будущего предательства мы не представляли, но какие-то вещи меня, например, настораживали и настораживали давно. Я замечала, что Хорш постоянно лавирует, стараясь обойти нас с мужем стороной при решении тех или иных вопросов, не считается с нашим мнением и тому подобное. Я даже уличала его в неблаговидных поступках, в обмане. Но он или отшучивался или ссылался на случайное стечение обстоятельств. Я сочла своим долгом проинформировать о поведении Хорша Николая Константиновича, когда приехала к нему в Дарджилинг. Это было в 1929 году еще до открытия Музея-Небоскреба. Я спросила напрямик:

- Что же делать дальше?

Николай Константинович отвечал:

- Сухие листья должны сами отпасть.

И добавил:

- До времени должно терпеть. Потом случится огромная перемена.