|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 22. Неожиданный приезд сэра Уоми и первая встреча его с Анной
Прислушиваясь к тому, что делалось внизу, я решал вопрос, когда же будет для меня пора приступить к моей химической обструкции, которая, как я полагал, заключалась в данном мне флаконе. Слов Хавы, стоявшей, очевидно, спиной к лестнице, я не разбирал, но тон ее голоса был ровный и веселый, что, вероятно, немало бесило мальчишку.
Теперь заговорил другой, женский голос, заговорил тоже сразу в повышенном тоне. Я голоса не узнал, но постепенно понял, что это Строганова.
— Мой друг передал вашей хозяйке некоторые драгоценности на хранение, — услышал я. — Он поручил нам получить эти вещи назад сегодня же. Он был очень болен эти дни и не мог передать нам своего желания раньше. Сегодня крайний срок; вещи немедленно должны быть ему возвращены. Вот его письмо вашей хозяйке, но передам я его ей сама, в ее собственные руки. Ступайте и приведите ее сюда. Не заставляйте нас подыматься наверх, потому что вам будет очень плохо, — говорила женщина.
— Да что с ней толковать! Прочь с дороги! — орал мальчишка.
— Не смейте прикасаться ко мне вашими грязными руками, или вам уже наверное будет плохо, — раздался голос Хавы, и такой сильный, спокойный, властный, что я и рот раскрыл.
В магазине что-то упало, Строганова взвизгнула. Я решил, что настало мне время действовать, кинулся к двери, открыл ее и уже занес руку, чтобы швырнуть флакон, как внезапно внизу воцарилась мертвая тишина.
Я свесился с перил и увидел в дверях магазина фигуру, закутанную в темный плащ. В сумерках я не сразу — только услышав голос — узнал И.
— Сядьте на место, молодой человек! И молчите, если вы плохо воспитаны и не знаете, как подобает культурному юноше вести себя в чужом доме, вдобавок в доме одинокой трудящейся женщины. Вы потом принесете свои извинения мисс Хаве за ваше грубое поведение. Теперь же сидите, как бессловесное животное, так как вы и есть животное.
Ох, как грозно глядел И. и как звучал, точно гром, его голос.
— Как и зачем пришли вы сюда, мадам Строганова? — обратился он к женской фигуре, спрятавшейся за сына. — Ваш муж, Анна и Ананда вам категорически запретили являться сюда. Как решились вы нарушить их запрет? — спрашивал И.
— Да что с вами, доктор И.? Я еле знаю вас, вы для меня первый прохожий, и вдруг вы осмеливаетесь задавать мне какие-то вопросы. Я не девочка! Будьте любезны вызвать ко мне Жанну. Если она не явится сюда немедленно, я буду знать, что она украла переданные ей моим другом вещи чрезвычайной ценности. И мне придется обратиться к помощи полиции.
И. засмеялся.
— Что цените вы выше: браслет или нож, который вы передали Жанне, чтобы меня заколоть? Человеческая жизнь не представляет для вас ценности, поскольку она лично для вас не интересна; поэтому я вас и не спрашиваю, во что вы ценили жизнь несчастной Жанны, мою, Левушки, князя. Я вас спрашиваю, что будете вы искать через полицию: нож или браслет?
Строганова тяжело опустилась в кресло. Ее красивое лицо побледнело так, что темная кожа покрылась белым налетом.
— Ваши дерзости я сносить не намерена, — прошипела она. — Вы можете совершенно быть уверены, что без вещей я отсюда не выйду. Поэтому не тратьте времени и подавайте сюда вещи, — как раздраженная тигрица, все повышая голос, завыла Строганова.
— Вы не только уйдете без этих вещей, которые вам не принадлежат, к вашему счастью, чего вы даже не понимаете. Но и немедленно положите на стол тот амулет, что Ананда подарил Анне и что вы украли у нее сегодня час назад.
— Ваша подлость... — Строганова не договорила. Глаза И. сверкнули как два топаза; он вытянул руку по направлению к ней и сказал: — Можете посмотреть на вашего любимчика. Если вы не желаете прийти в такой же вид, — удержите ваш язык и манеры в границах приличия.
Я посмотрел на любимчика. Он походил на бешеного пса. Глаза его выражали предельную злобу, язык висел изо рта, и слюна бежала на его белоснежный жилет. Феска съехала на лоб; он был так ужасен, что смотреть на него я не мог. Мать, увидев сына в таком виде, не бросилась ему на помощь, не вымолвила ему ни одного любящего слова; она думала только о себе и сказала И., доставая из сумки амулет и кладя его на стол:
— Возьмите ваш амулет. Подумаешь, какая драгоценность! Не смейте меня доводить до такого мерзкого состояния, в каком сейчас мой сын. Подайте мне браслет, и мы уйдем.
На столе лежал дивный золотой медальон, в крышку которого была вделана фиалка из аметистов. Я сразу увидел, что кольцо капитана было такой же работы, как этот медальон.
— Браслет сейчас в вашем собственном доме. Он отдан той, кому предназначался, — ответил ей И.
— Это самая наглая ложь, — выкрикнула Строганова. — Тот, кому принадлежит браслет, требует его немедленно обратно. Понятно ли вам, что я не могу уйти отсюда, не имея его при себе? Я дала слово Браццано привезти ему немедленно его драгоценности.
— Много слов и обетов давали вы в вашей жизни. Вы клялись у алтаря в любви вашему мужу, — пересчитайте, сколько раз вы ему изменили. Вы дали Анне три года назад обещание не преследовать ее своей настойчивостью и приставаниями, чтобы она вышла замуж за Браццано. В результате вы продались ему, продали ему сына, дочь и сегодня обокрали ее, коснувшись самого дорогого и священного, что у нее было.
Но слово, которое вы дали Браццано, вы нарушить боитесь, потому что эта гадина пригрозила вам и вашему сыну смертью? Посмотрите на себя. Чей жемчуг на вашей шее? Чьими кольцами унизаны ваши руки? Чье платье надето на вас? Чей ридикюль в ваших руках? Несчастнейшая из женщин! Опомнитесь, сбросьте с себя все эти вещи, — и вы поймете хоть часть того ужаса, в какой вы сами закопали себя.
Под взглядом И. Строганова положила на стол свой ридикюль, но И. велел Хаве взять немедленно со стола медальон, чтобы он не касался больше ридикюля Строгановой, откуда она его вынула. Медленно, точно лениво и сонно, Строганова сняла жемчуг, серьги, кольца и браслеты, которых на ее руках бряцали десятки, по восточной моде.
По мере возрастания кучки золота и камней на столе, женщина становилась жизненнее. Наконец, точно побеждая какое-то последнее препятствие, она вытащила из-за корсажа тончайшую платиновую цепочку, на которой висели огромная черная жемчужина и такой же огромный розовый бриллиант.
Положив и их на стол, она глубоко вздохнула, открыла глаза и с удивлением оглянулась вокруг.
— Что все это может значить, доктор И.? Разве мне было дурно? — спросила она.
— О, да. Вам было очень плохо. Но теперь уже гораздо лучше. Ведь вы дышите легче? — ответил ей И.
— И легче дышу, и как-то не чувствую себя скованной. Но почему все мои вещи здесь лежат? — опять спросила она. Она протянула руку и хотела снова надеть свои вещи, но И. остановил ее.
— Подождите немного, придите окончательно в себя. Выпейте кофе, — и он подал ей чашечку кофе, но я заметил, что он растворил в ней частицу пилюли Али.
Хава поднялась ко мне и взяла у меня флакон сэра Уоми. Я уже приготовился к ожидаемому смраду и был поражен, когда увидел, что Хава положила все вещи Строгановой на поднос, открыла мой флакон, в котором оказался такой же желтый порошок, каким сэр Уоми обсыпал нож и браслет в доме князя.
И. высыпал порошок на драгоценности Строгановой, поджег его и сказал мне:
— Подай Жанне питье из стакана и перемени компресс.
Я быстро выполнил приказание. Проснувшаяся Жанна выпила питье, не узнавая меня, повернулась на другой бок и через мгновение опять заснула.
Когда я вернулся к моему наблюдательному посту, порошок уже догорал. Вся комната была полна дыма и смрада, что-то лопалось, точно выстрелы из маленького револьвера, вдруг что-то разорвалось с большой силой, и у Строгановой вырвался крик ужаса.
— Вам теперь нечего бояться, — сказал И. — Носить эти вещи было страшно. Сейчас они уже безвредны. Левушка, ты специалист протирать бриллианты — вот тебе жидкость и платок, — поманил меня И. к себе, указывая на лежавшие драгоценности.
Я мигом — что тебе Верзила — очутился подле него и принялся за дело. В каком печальном состоянии оказались драгоценности Строгановой! Прекрасная черная жемчужина разлетелась в мельчайшие куски, как стекло. Вместо розового бриллианта лежал кусок лопнувшего черного угля. Из всей груды ее бриллиантов и колец осталось около десятка прекрасных вещей.
— Посмотрите сюда, — сказал И. Строгановой. — Вещи, которые вы считали золотыми, оказались просто медью и серебром. Позолота слезла с них, и вы можете убедиться, чего они стоили. Все камни, за исключением оставшихся, были просто отлично шлифованным гор-ным хрусталем. А вы носили все эти поддельные тяжести, принимая их за умопомрачительные ценности.
Строганова молча качала головой.
— Все эти уцелевшие вещи подарил мне мой муж. А все, что оказалось хламом, дарил мне Браццано, уверяя, что стоимость вещей так огромна, что на них можно купить целое княжество, — выговорила она со стоном, с досадой, с раздражением.
— Для Браццано, быть может, эти вещи и были ценностями. Но что подразумевал он под ценностью, то непонятно вам сейчас. Вскоре вы это узнаете. Вы можете теперь надеть безнаказанно свои кольца и браслеты. Но внутри, в ридикюле, у вас тоже немало мусора, который надо выбросить.
Строганова надела свои драгоценности, открыла ридикюль и вскрикнула. Письмо Браццано, которое было дано для передачи Жанне, все обуглилось и развалилось на куски.
При виде превратившегося в пепел письма, сын Строгановой замычал и заерзал на своем стуле.
— Закройте рот, вытритесь, примите человеческий облик и отвезите вашу мать домой, — сказал повелительно и грозно И. — Бойтесь ослушаться моего приказа. И помните только об этой минуте, а не о страхе перед Браццано. Вы еще молоды и можете поправить все, что по своей наивности наделали в жизни. Я верю, что вы можете еще стать честным человеком, а не низкопробным негодяем.
— Помните же об этой минуте, о своем состоянии здесь и желайте вырваться из рук шарлатана, наложившего на вас и вашу мать свои гипнотические путы, — говорил И., глядя пристально на несчастного юношу.
Через некоторое время мать и сын вышли, я помог Хаве убрать всю оставшуюся от мнимых драгоценностей дрянь, умылся и возвратился к И. Мы все вместе поднялись к Жанне.
Она продолжала спать. Дыхание ее было ровное, и И., наклонившийся над нею, сказал нам, что жар у нее спал.
Он ничего не рассказывал нам обо всех событиях, а я ни о чем не спрашивал. Меня очень интересовал вопрос о детях Жанны, так как я не слышал никаких звуков в их комнате.
— Хава, Левушка останется покараулить Жанну, а мы с вами съездим за детьми, которых Анна устроила пока в своем доме. Кстати, я еще днем хотел тебе сказать, Левушка, что вернулся капитан. Я видел его. Он мечется по делам, но обещал мне к восьми часам прийти сюда. Я не сомневаюсь, что он сдержит слово, и тебе будет радостно встретиться с нашим милым другом. Я не накладываю вето на твой язык, Левушка; напротив, ты окажешь мне большую услугу, если расскажешь все, что пережил за это время, капитану. Милый он человек, спешил Бог знает как, чтобы иметь лишний день в своем распоряжении в Константинополе и провести его с нами. По расписанию он будет стоять здесь дней пять. Дождитесь с ним моего возвращения. Ты, бедный мой мальчик, давно ничего не ел. Ну, зато пойдем к кондитеру, «Багдад» в лучшем виде преподнесу тебе.
— Дорогой Лоллион, я готов ничего не есть и не пить еще два дня, только бы не видеть ни вас, ни Ананду печальными и такими утомленными. Что бы я не дал, чтобы ваш день был легок, — прошептал я, вися на шее милого друга и еле сдерживая слезы.
— Вот так храбрец! Это где же видано, чуть не плакать взрослому мужчине? — вдруг услышал я рядом с собой голос Хавы. — Извольте поддерживать свою репутацию весельчака, а то вы начинаете и мои глаза превращать в слезливые потоки. — Она смеялась, но я уловил в ее смехе не горечь, а что-то особенно меня поразившее, чему я не мог подыскать определения.
Я удивленно посмотрел на нее и сказал:
— Если сэр Уоми спросит меня еще раз: «Как смеется Хава?» — то я ему скажу, что в ее смехе звенит не хрусталь, а звук разбитой фарфоровой вазы.
— Господи, господин Следопыт, я вас умоляю не давать такого чудовищного определения моему смеху, — протестовала Хава. — Уж лучше скажите ему, что смех чернокожих негармоничен вашему слуху.
— Этого я сказать не могу, потому что мой великий друг Флорентиец однажды объяснил мне, что кровь всех людей красная, а И. научил меня понимать, что такое любовь к людям. Я равен вам, как и вы мне, по нашим правам на жизнь и труд. Как же я могу сказать, что слиться в гармонии с вами не могу? Я могу подслушать трещину вашего сердца и молчать о ней, но не могу выключить себя из той атмосферы, в которой оно жалуется мне, когда вы смеетесь.
Хава развела руками и повернулась к И.
— Помилосердствуйте, И. Этот мальчик меня без ножа режет.
И. весело засмеялся, потрепал меня по плечу и сказал Хаве:
— Скорее, пожалуйста, я хочу вернуться до девяти часов. Я очень рад и могу сказать только одно: устами младенцев глаголет истина.
Молча накинула Хава пелерину, они вышли, я запер двери и остался один в магазине.
По странной игре мыслей я стал думать о пологе Жанны. Мне определенно стало казаться, что он предназначался Анне, что сэр Уоми вез его для нее и что и сам он ехал сюда в связи с чем-то, очень большим и значительным для ее жизни. Его слова об Индии, о том, что теперь нет надежды ей туда уехать, — все говорило мне, что жизнь Анны должна была вся измениться. Но что сама она сделала что-то не так, что подвела не только себя и Ананду с его дядей, но и сэра Уоми и Али.
«Если так трудно удержаться на высоте таким большим людям, как Анна, то как же пробираться по жизненной тропе такому мальчику, как я? — мелькало в моей голове. — И что могло разбить сердце Хавы? Почему нет в ней полной удовлетворенности жизнью, хотя она живет в непосредственном общении с сэром Уоми?» — все думал я, перескакивая от одного образа к другому.
Несколько часов, проведенных мною в труде с сэром Уоми, сделали меня счастливым и радостным. Как же можно жить всю жизнь подле него и носить трещинку хотя бы на печенке, не то что на сердце? Этого понять я не мог.
Я прошел к Жанне, увидел, что там все благополучно, снова спустился вниз и стал ждать капитана, медленно ходя из угла в угол.
Вскоре зазвенел колокольчик, и я очутился в объятиях моего друга, который принес огромный букет благоухающих роз и лилий для Жанны.
Взаимные вопросы и ответы, удивление переменой, которую мы нашли друг в друге, — и вот мы в углу на диванчике, и я поверяю капитану все события последних дней.
Во многих местах капитан вскакивал тигром, в иных смотрел на меня нежнее матери, но некоторых положительно не мог взять в толк.
Когда дело дошло до слез Анны, он остановил меня и несколько раз переспросил, что говорил сэр Уоми. Он яростно сжимал кулаки каждый раз, как я упоминал имя Браццано.
В заключение я рассказал ему о Хаве, о моем страхе перед ней в Б., о ее письме ко мне и подарке, не забыв упомянуть и об определении ее смеха.
Капитан хохотал, говоря, что в жизни еще так не смеялся.
— Разбитая негритянская ваза! Да это же чудо! Кто, кроме вас, выдумает?
— Ну, а кто, кроме вас, выдумает подарить мне такое кольцо, которое вы мне оставили? — сказал я, благодаря его от всей души. Вот, едут, смотрите же, не выдайте меня перед Хавой. Напустите все ваше джентльменство и не забудьте, что чернота ее ей не очень приятна.
— Не волнуйтесь, Левушка. Буду тих, как крем для замазки трещин.
Я залился хохотом и так и встретил детей, Хаву и И.
Побыв еще немного в магазине, мы ушли к кондитеру, стараясь всячески сократить наше время для утоления аппетитов, и вскоре были дома. Капитан снова занял свою комнату, а для Ананды князь распорядился о комнате внизу.
Так окончился мой первый день секретарства. Я лег спать с мыслями о том, какие еще сюрпризы несет нам всем наше завтра.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||