Библиотека
``Звезды Ориона - Путь Ора``

Конкордия Антарова - Две Жизни

Книга 1
Глава 22. Неожиданный приезд сэра Уоми и первая встреча его с Анной

1 2 3 4 5
Я вышел, засмеялся, подпрыгнул от удовольствия, унося в душе неподражаемый юмор глаз сэра Уоми. Как странно показалось мне, что я столько времени жил здесь и не знал, что у князя есть лошадь.

После завтрака, где я то и дело превращался в «Левушку — лови ворон», сэр Уоми встал и велел мне взять браслет с собой.

— Заверни его в этот футляр, — и он подал мне шелковый платок темно-синего цвета, по краям которого шли мелкие, белые цветочки, очень красивые, похожие на маргаритки, а по-середине был вышит шелками белый павлин с чудесным распущенным хвостом и вокруг него голубые крупные колокольчики.

Я исполнил его приказание, положил завернутый браслет в карман и сел рядом с сэром Уоми в коляску, под белый балдахин. Ананда пошел по какому-то делу с тем, чтобы через час прийти прямо в магазин.

По случаю праздника в магазине была полная тишина. Нам открыла дверь Хава, сказав, что Жанна со вчерашнего вечера не может встать от сильнейшей боли в голове и И. провел подле нее тревожную ночь.

Сэр Уоми молча кивнул головой, велел мне оставаться внизу с Хавой, а сам прошел наверх к больной.

Хава теперь уже не пугала меня своей чернотой, хотя от легкого персикового цвета платья казалась еще более резко черной.

— Вы очень изменились, Левушка. У вас такой вид, точно выросли и, по крайней мере, окончили два университета, — улыбнулась она мне, усаживая меня в уголок, в кресло, и показывая все свои дивные мелкие зубы.

— Ах, Хава! Как бы я хотел совсем не кончать многих из тех университетов, через которые сейчас прохожу. Я живу такой дивной жизнью. Я так очарован теми, кто сейчас со мной. С одной стороны, я живу надеждой снова встретить Флорентийца, а с другой — готов плакать при мысли, что придет пора и мне надо будет расстаться со всеми теми, кто теперь так милосердно переносит мое присутствие. И никто из них ни разу не показал мне ни утомления, ни раздражения, хотя я ежесекундно сознаю, как высоко превосходят они меня.

— Все, Левушка, идут свой путь, начиная с самых низших ступеней. Проходя день, человек сам несет в себе все те осложнения, которые потом непременно его окружают. И каждый думает, что его осложнения жизни встают перед ним извне, — тихо сказала Хава.

Вам горько, что когда-то с кем-то придется расстаться. Но ведь каждому неизбежно родиться и так же неизбежно умереть. И не в этом драма людей, а в том, что они никак не могут приготовить себя к разлуке с любимыми. Если бы мать сразу понимала, что ее дети — это только данные ей на хранение — на временное хранение — сокровища, — она бы, видя в них божий дар, который она должна вернуть усовершенствованным, отшлифованным, не себя бы в них искала. А искала бы в них ту силу высшей, единой любви, которая творит все во всей вселенной. И, единясь с ними в этой любви, она поняла бы, что жизнь не только не кончается со смертью, но что уходящее ее дитя больше не нуждается в земной форме и уходит в иную, более совершенную жизнь.

Так и вы. Если вы поставили себе задачей помочь брату и эта конечная цель сияет вам, не все ли равно, в каких формах, в какой земле будет проходить ваша жизнь до тех пор, пока вы приобретете полное самообладание и пока расширится ваше сознание так, чтобы вы могли понимать без слов движение мыслей людей, успокаивать их порывы и одухотворять их творческие силы. И только достигнув этого состояния, вы можете встать на одной ступени с братом и стать ему помощью.

— Я многое сейчас понял, что мне казалось бредом моей души, Хава. Но есть еще так много, чего я не понимаю и очень боюсь спросить.

— Всего лучше, Левушка, не спрашивайте ни о чем. Люди, окружающие вас, так высоки, что все, что вам будет необходимо знать, все они скажут вам. И ни одному испытанию, которого вы не имели бы сил выполнить, они вас не подвергнут.

— Не знаю, Хава, может быть, и так. Но... Генри, бедный Генри не смог выдержать.

— Нет, не Генри был виновен. Генри сам выпросил у Ананды, вымолил, чтобы он его взял сюда, а сэр Уоми говорил Ананде, что надо отказать ему в этой просьбе. Ананда же поверил не мудрости сэра Уоми, а уступил по своей божественной доброте мольбе и клятвам мальчика — и теперь принял на себя удар и ответ за измену Генри.

— О, Хава, благодарю вас тысячу раз за эти слова. Я никогда не буду просить моих друзей ни о чем. Да, впрочем, если бы вы только знали, как я невежествен. Неудивительно мне и сознавать свое место, не стремясь куда-то вылезать.

— Чем выше и скромнее человек, тем он больше понимает величие другого и тем скорее может идти свой путь сам. Но вот к нам идут наши друзья, — вставая навстречу сэру Уоми и И., сказала Хава.

Я был поражен, каким усталым выглядел И.

— О, Лоллион, я готов год караулить ваш сон, только пойдемте скорее домой спать, — бросился я к моему другу, совсем расстроенный его утомлением. И., всегда свежий, юный, — сейчас точно прожил двадцать лет за одну ночь.

— Не тревожься, Левушка. Сейчас нам Хава даст кофе, и я снова буду свеж и силен. Я просто долго сидел в одном положении, меняя компрессы, и несколько устал.

Высказав ему мое огорчение, что меня не было с ним, чтобы разделить его труд, я усадил его на свое удобное место, сам подал ему кофе и все ему шептал:

— Ведь вы умеете спать сидя, с открытыми глазами. Я вас закрою; никто не увидит; ну, хоть часочек поспите. Я с места не сдвинусь.

И. смеялся так заразительно, что сэр Уоми поинтересовался, не хочет ли он отнять у него привилегию колокольного смеха, и тут же рассказал ему наш разговор с ним на эту тему.

В это время вошел к нам Ананда, ведя с собой Анну.

Когда она раскуталась из своего неизменного плаща, я снова восхитился этой поразительной красотой. Каждый раз, когда я ее видел, она казалась мне все прекраснее. Вся в белом, какая-то трепетная, обновленная, точно очищенная — даже дух занимало от этой красоты, от этих бездонных глаз, от этой гармонии всех форм и линий.

«Поистине, точно она арфа Бога», — подумал я, вспомнив ее игру. Но мысли мои были прерваны поступком Анны, таким странным, таким несовместимым с этой царственной красотой.

Анна опустилась сразу же на колени перед сэром Уоми, прильнула к его рукам и зарыдала горько, что-то говоря ему среди рыданий и опускаясь все ниже к его ногам.

Сердце мое разрывалось. Я так был поражен, что не мог двинуться с места. Я ожидал ее радости, счастливого смеха, ожидал, что и она будет спокойна и счастлива вблизи этого полного любви человека, который всех делал счастливыми и мирными вокруг себя.

— Встань, Анна, — услышал я голос сэра Уоми. — Теперь уже нет выбора. Надо идти до конца. Я тебя предупреждал еще раз, год назад. Я дал тебе определенную задачу. Ты медлила, тянула. О чем же теперь плакать? Что ты заставила всех все бросить и приехать сюда спасать твою увязшую во тьме семью? Когда могла без напряжения все сделать давно сама, если бы послушалась и исполнила то, что говорили тебе Ананда и я.

Голос сэра Уоми звучал необычно. Я узнал в нем твердость стали, звеневшую всегда в голосе Ананды. Я невольно посмотрел на Ананду. Он стоял рядом с И., и оба они меня поразили. Их лица были тихи, светлы, ласковы, а на лице сэра Уоми, бледном, твердом точно мрамор, сверкали лучами глаза, как огромные аметисты. За минуту я думал, что прекраснее Анны никого быть не может. Теперь я увидел такую красоту, которая уже не принадлежала земле. Это был сошедший с другой планеты Бог, а не тот сэр Уоми, с которым я работал утром.

— Проходи теперь без слез и раскаяния. Ими только расплавляешь цемент того моста любви, который протянули тебе из своего сердца Ананда и его дядя. Радостью, одной радостью, ты можешь начать снова строить ту половину моста, что разрушила сама своим непослушанием и медлительностью. Дважды зов милосердия не повторяется. И об отъезде твоем в Индию сейчас и речи быть не может. Но от тебя одной зависит: годы или мгновение приблизит тебя к давнишней мечте. Напрасно ты ждала особых испытаний. Шли твои простые дни, а ты в них-то и не разглядела главных дел любви и самого первого ее признака: жить легко свой текущий день. Жить в самых обычных делах, неся в них наивысшую честь, мир и бескорыстие. Не в мечтах и обетах, не в идеалах и фантазиях любовь человека к человеку. Но в простом деле дня идущий жизнью любви должен быть звеном духовного единения со всем окружающим. Оставь свои мечты о высшей жизни. Трудись здесь в простом дне и... навсегда помни свой нарушенный обет добровольного послушания.

С этими словами он поднял Анну и поманил меня к себе рукой. Я мгновенно понял — как я многое стал угадывать в последнее время без всяких слов — и подал ему синий платок с браслетом.

Как только сэр Уоми взял руку Анны, которой она закрывала лицо, и надел ей браслет Браццано, она вскрикнула точно раненная.

— Не бойся, дитя, — услышал я снова голос сэра Уоми. — Теперь этот браслет не представляет из себя символа обручения. В нем нет ничего, кроме прекрасного произведения искусства. И он не заговорит и не затянет тебя в любовные сети злодея. Это ты сама — своею медлительностью, сомнениями, колебаниями и нерешительностью — соткала связь со злодеем. Он должен или преобразиться, или погибнуть, так как из-за любви к тебе погрузился в такую глубину грязи и ужаса, где больше не может жить ни одно существо. Века могут пройти, пока ты снова встретишься с ним в таких условиях, чтобы своей стойкой верностью, любовью без сомнений и радостью ему помочь и иметь силы развязать мрачный узел, что так неосторожно соткала сейчас.

Иди домой, Ананда отведет тебя. И думай не о себе и своих скорбях. Но о скорби Ананды, ручавшегося за тебя, о страданиях семьи, погрязшей во зле. Будь мирна и благословенна. Жди меня, когда — под видом приятного вечера — мы придем к вам в дом для очень тяжкого дела борьбы со злом. Расти в силе каждый день. А для этого научись действовать, а не ждать, творить, а не собираться с духом. Кто думает о друге и брате, тот забывает о себе, — он отер ей глаза прекрасным синим платком с павлином и отдал его ей.

Голос сэра Уоми был снова мягок и проникал в сердце. А от лица его и от всей его фигуры точно свет шел.

Анна низко ему поклонилась; он обнял ее, прижал к себе, и я видел, как она вся содрогнулась в его руках. Когда она повернулась к нам, она точно уносила на себе часть его отраженного сияния.

— Не забудь, в пять часов у княгини, — шепнул И. выходящему Ананде.

Вскоре сэр Уоми и И. уехали, оставив больную на нас с Хавой.

— Ты будь все время с больной: если бы к Хаве пришли неожиданные гости — она справится с ними. Ты же, что бы ты ни услышал внизу, оберегай больную, не покидай ее и не пропускай к ней никого. Если же Хаве нужна будет помощь, мы ей ее пришлем, — сказал мне сэр Уоми. — Могу я надеяться на тебя? — глядя мне в глаза, точно сбрасывая мою черепную коробку, спросил меня сэр Уоми.

— А если Хаву будут убивать? Мне тоже сидеть, не спасая ее? — в ужасе спросил я, вспоминая Жанну и князя.

Все трое расхохотались, и так весело, что я понял, какой глупый и жалостный вид был у меня.

— Можешь быть спокоен. Не так легко убивают людей. Но вот тебе флакон. Если здесь будут очень шуметь, брось его прямо вниз, он разобьется и напугает непрошеных гостей.

Сэр Уоми положил мне на голову руку, от чего по мне пробежала волна счастья и силы. Он подал мне небольшой флакон и покинул нас, сев снова в коляску вместе с И.

Я держал флакон в руке. Я все-таки не мог всего взять в толк, а понял только, что и Анна, как и Генри, не исполнила чего-то и огорчила Ананду. Анна, казавшаяся мне совершенством! Анна, которую я едва мог признать женщиной земли!

«Боже, — подумал я. — Неужели и Наль? Наль, для которой брат пожертвовал всем, отдал жизнь, — неужели и Наль может ему изменить, нарушить свой обет и причинить ему скорбь?»

— О чем вы так стонете, Левушка? — услышал я ласковый голос Хавы.

— Я разве стонал? Это мне померещилось что-то. Я ведь «Левушка — лови ворон». Вот и сейчас вороню, а надо мне быть возле Жанны. Проводите меня, пожалуйста, к ней. Я должен думать только о ней. А вас защищать только этим флаконом. Там, наверное, какое-нибудь смрадное лекарство.

Хава рассмеялась, сказала, что я, вероятно, буду иметь случай в этом убедиться, и мы поднялись к Жанне.

Войдя в привычную комнату Жанны, я не сразу увидел больную. Положительно все было переставлено в этой комнате; и кровать Жанны, задернутая красивым белым пологом, стояла совсем в другом месте за перегородкой в самом конце комнаты.

— Это вы, Хава, так неузнаваемо переставили все в комнате? — спросил я.

— Признаться, мне очень хотелось бы сказать, что это я. Но, к сожалению, должна вам сказать, что все здесь, вплоть до этого прекрасного белого полога, сделано руками самого И. Мы с няней были только парой негритосов на посылках. Я долго рассматривала этот полог, но даже и понять не могу, из чего он сделан. Тонок, как бумага, мягок, как шелк, и матовый, как замша, — вот и разберись. Очень я хотела спросить И., где он нашел эту вещь, да не посмела.

Я подошел к пологу и тотчас же узнал ту материю, из которой был сделан халат, присланный Али моему брату перед пиром.

— Это ему, несомненно, прислал Али, — важно ответил я, гордясь своим знанием.

— Али?! — воскликнула Хава с удивлением. — Неужели Али? Почему вы так думаете? Правда, перед нашим отъездом сюда к сэру Уоми приезжал человек с посылкой от Али. Но не думаю, чтобы эта вещь была прислана оттуда. Рано утром, почти на рассвете, И. куда-то выходил, а потом я увидела висящим этот полог. Но я слышу стук колес, — прервала разговор Хава. — А вот и экипаж остановился подле магазина, — продолжала она. — Колокольчик зазвенел! Батюшки, вот так стук! Этак, пожалуй, все мертвые проснутся, — весело говорила негритянка, спускаясь вниз и велев мне запереть дверь спальни Жанны.

Оставшись один, я стал присматриваться к Жанне. Прелестное личико, точь-в-точь такое, каким мы увидели ее в первый раз на пароходе в углу палубы четвертого класса между ящиками. У нее, очевидно, был жар, и спала она тяжелым, глубоким сном.

Внизу сначала все было тихо; разговор был слышен, но слова не долетали.

— Можете вы понимать, что вам толкуют? — вдруг услышал я гнусавый, пронзительно-повышенный голос и мгновенно признал в нем голос любимого, младшего сына Строгановой.

— Не вы нам нужны, а ваша хозяйка. Мало ли какая фантазия придет кому-нибудь в голову? Хозяйка ваша могла нанять вас, считая, что на такую приманку посмотреть кому-нибудь лишний раз захочется и лишняя шляпа улетит из магазина. Но у нас дело не шляпное, а такое, которое вашей башке не понять. Позовите сию же минуту сюда хозяйку! — кричал наглый мальчишка.

Я так и представлял себе его кудрявую голову в феске, его красивое, презрительное, капризное лицо, выражение которого было отталкивающее, противное.

1 2 3 4 5
Книга 1: Глава 1. У моего брата
Глава 2. Пир у Али
Глава 3. Лорд Бенедикт и поездка на дачу Али
Глава 4. Мое превращение в дервиша
Глава 5. Я в роли слуги-переводчика
Глава 6. Мы не доезжаем до К.
Глава 7. Новые друзья
Глава 8. Еще одно горькое разочарование и отъезд из Москвы
Глава 9. Мы едем в Севастополь
Глава 10. В Севастополе
Глава 11. На пароходе
Глава 12. Буря на море
Глава 13. Незнакомка из лазаретной каюты № 1А
Глава 14. Стоянка в Б. и неожиданные впечатления в нем
Глава 15. Мы плывем в Константинополь
Глава 16. В Константинополе
Глава 17. Начало новой жизни Жанны и князя
Глава 18. Обед у Строгановых
Глава 19. Мы в доме князя
Глава 20. Приезд Ананды и еще раз музыка
Глава 21. Моя болезнь, Генри и испытание моей верности
Глава 22. Неожиданный приезд сэра Уоми и первая встреча его с Анной
Глава 23. Вечер у Строгановых и разоблачение Браццано
Глава 24. Наши последние дни в Константинополе
Глава 25. Обед на пароходе. Опять Браццано и Ибрагим. Отъезд капитана. Жулики и Ольга
Глава 26. Последние дни в Константинополе
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
System is Created by WebEvim