|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 25. Обед на пароходе. Опять Браццано и Ибрагим. Отъезд капитана. Жулики и Ольга
Мы остались вдвоем с И. в темноте, сияющей звездами — и какими звездами, — ночи и моря. Я приник к И. и говорил ему, что я не в силах разобраться, как может существовать рядом с этим сияющим небом, отраженным в блестящем море, с ароматом цветов, с красотой тела и духа людей, такая масса зла, страданий, кощунства, убийств и боли. — Не помещается в моей душе вся эта жизнь, — жаловался я моему другу. — Ну как я поеду слушать сейчас музыку, если знаю и помню, что толпа злодеев обкрадывает бедняков, что где-то сидит одинокий, беспризорный, всеми брошенный человек, обиженный, без любви и мира. И вот здесь этот злодей, убийца и вор, а там сироты и голодные. И как сможет играть и петь Ананда после такого разочарования, какое ему сейчас принес Ибрагим? Ананда получил удар от Анны, от Генри. Уже дважды ударенный в третий раз должен перенести удар от Ибрагима! Может ли он быть в силах петь и играть?
— Ты, Левушка, видал толпы людей, думающих только о себе. Ты привык понимать музыку как развлечение, удовольствие. Ты знаешь тех гениально одаренных, что поют и играют за деньги. Они тоже уносят людей иногда, в порыве творчества, в красоту. Но их игра, их песни и музыка идут не от потребности вылить из себя любовь, чтобы людям стало светлее. Музыка же Ананды и Анны, как и многих им подобных, — это их свет, их молитва и радость, их призыв к добру всех страдающих вокруг и помощь им. Им не надо восторгов толпы. Они в этой толпе растворяют зло, умиротворяют и облегчают страсти. И когда сегодня ты будешь слушать музыку — ты поймешь величие духа Ананды. Ты услышишь не стон его сердца, упрекающий тех, кто причинил ему скорбь. Ты увидишь полное прощение им. Радость о том, что он мог вобрать в себя их страдание.
Послышались голоса, на палубе засверкали огни, и на нее взошел Ананда под руку с сияющим капитаном.
Ласково поглядев на меня, спросив капитана, как понравился ему привет его будущей жене, Ананда оставил нас в каюте капитана, прося не покидать ее, пока он не вернется к нам, и пошел вместе с И. к Браццано.
Капитан переоделся в свежий костюм, отдал кое-какие приказания сменявшему его по-мощнику, и только мы хотели сесть за шахматы, как вошли наши друзья.
И. остался на пароходе, и на этот раз я более чем сожалел о нашей разлуке.
— Что, дружок, не хочется расставаться с И., — спросил Ананда.
— Не только не хочется. Но неужели я никогда не буду так тверд, чтобы не переживать разлуку как надрыв сердца, как непоправимое горе? За это время мое сердце сделалось точно мешок — так много в нем сидит любимых людей. И в то же время, весь этот мешок в дырах, точно пули его пронзили от разлуки, — ответил я ему.
— Ничего, Левушка, нынче мы с Анной найдем тебе такую музыкальную замазку, что ты завтра проснешься иным человеком, — улыбнулся мне Ананда.
Шлюпка пристала по указанию капитана совсем в другом месте. Там мы нашли экипаж и ровно в девять часов были у Строгановых.
Нас ждали в гостиной с чаем. На столе, среди красивых ваз с цветами, я увидел блюдо, подаренное мною Ананде. И на нем точно такой же пирог для принца-мудреца, какой тогда прислал кондитер.
Рассматривая со своего места Елену Дмитриевну, я заметил, что она похудела, часто и беспокойно поглядывала на Строганова, который был весел и радостен, но на жену и младшего сына не обращал внимания.
Анна, по обыкновению в белом платье, была более чем хороша. Но какая-то в ней произошла перемена. Я не умел себе этого объяснить, но мне она стала казаться более земной, более простой. Можно было себе представить ее матерью семейства, чьей-то женой, тогда как раньше эти мысли не приходили в голову. Я еще не отдал себе отчета, что такое совершилось в ней, как Ананда вывел меня из задумчивости.
— Ты, Левушка, не протестуешь, что я твое блюдо подарил Анне? Это увеличит ее приданое, так как я не сомневаюсь, что ты уже выдал ее замуж.
Я был так сконфужен и поражен, что если бы не князь, вошедший с большими извинениями, что опоздал, — я не знал бы, как выйти из положения.
Князь объяснил, что, пользуясь отсутствием всех нас и небрежностью прислуги, в наши комнаты забрались жулики. Но что их заметили вовремя, и, не успев ничего украсть, они убежали. Но что ему пришлось успокаивать перепуганную жену, оставить у дома и в доме караульных, почему он и задержался.
Ананда покачал головой, капитан встревожился и пожалел, что не может остаться на ночь в доме, а у меня мелькнуло в мыслях только одно слово: «уже».
— Да, да, уже, — точно заглядывая под мою черепную коробку, шепнул мне Ананда.
Со всех сторон посыпались на князя вопросы; женщины казались испуганными. Одна Анна посмотрела пристально на меня и Ананду, сохраняя полное спокойствие.
Не задерживаясь долго за столом, мы спустились вниз, в прелестный зал Анны.
И на этот раз комната была убрана цветами. И я подумал, что милый капитан, по горло занятый, все же не забыл украсить в последний раз этот зал, так как только его изысканный вкус мог так подобрать цветочки.
Я сел рядом с ним и шепнул ему:
— Как я вас люблю за ваше внимание к людям, капитан.
— Как я вас люблю за ваше желание выразить людям больше, чем они стоят, — ответил он мне. — Я, Левушка, встревожен. Я так хотел бы, чтобы вы скорее уехали отсюда.
— Я хоть и не встревожен, но тоже хотел бы уехать поскорее, — признался я.
Анна села за рояль, Ананда настроил виолончель.
Никак не ожидая, я вдруг узнал русскую песню, но так обработанную и таким человеческим голосом сыгранную на виолончели, что мгновенно забыл все.
Передо мной шла вереница детских дней, потом я вырос, потом я снова стал маленьким, пока звуки не смолкли.
— Из России поедем в Англию, — сказал Ананда.
Полилась колыбельная песня, где я уже не мог различить ничего, кроме счастья жить.
Ананда встал, поставил к стене инструмент и запел. Что он пел, я не знаю, я слов не понимал. Но что это был гимн, гимн торжествующей любви, — это я ощущал каждым нервом. Радость, которой билось сердце певца, выливалась из меня; я почти физически ощущал ее вокруг себя, в себе. Не было границы между мною и всем окружающим; я унесся, растворился во вселенной, сознавая себя ее живой единицей.
Как сменялись звуки, как чередовались певцы, я уже не различал. Только когда слились оба голоса в дуэте, точно в молитвенном экстазе, — я благодарил мир за то, что я в нем живу, принимал все злое и низкое и обещал кому-то и чему-то — самому великому — жить для того, чтобы помогать всему невежественному и злому понять красоту. Ибо, однажды ее поняв в себе, я уже не мог жить без нее и вне ее.
Дуэт кончился. Глаза почти всех были влажны. Мои же были сухи, горели, и только сердце мое билось как молот, да мысль шла по-новому, точно музыка сегодня открыла мне какие-то новые рельсы, чтобы жить — бескорыстно и беспристрастно воспринимая людей.
Целуя руки Анне, прощаясь, я сказал ей:
— В сказке говорится, что важнее для праведника указать другому путь в рай, хотя бы самому и споткнуться. Сегодня вы двум невеждам указали туда путь. Быть может, невежды и не достигнут рая. Но вас они не забудут, как нельзя забыть однажды виденного во сне блаженства.
Глаза ее сверкнули, она улыбнулась мне и подала со своей груди цветок.
Стоявший рядом капитан сказал:
— Прибавить я могу только одно: минуты, пережитые сегодня, раскрыли мне, в каких путах предрассудков я до сих пор жил. Я не понимал, что жизнь начинается там, где кончается разъединение каст, наций, условностей социальных положений. Сегодня я понял, как сливаются в сердце человека воедино земля и небо.
И ему дала Анна цветок, который он поцеловал и положил в тот карман, где — я знал — лежал платок сэра Уоми.
Мы вышли вместе с князем, которого ждал экипаж и который только сейчас заметил, что И. не было с нами. Ананда объяснил ему, что И. остался на пароходе и поедет с капитаном до первой стоянки, откуда вернется со встречным пароходом.
Князь был очень опечален, что не простился с И., и вообще был встревожен забравшимися в его дом жуликами.
Капитан сел с нами в экипаж, сказав, что хочет проводить нас до дому, чтобы самому осмотреть наши комнаты.
Когда мы добрались до калитки, то увидели, что караульные беспокойно бегали по дорожкам сада, уверяя, что слышали там какой-то шум.
Ананда их успокоил и просил оставаться на месте у главного входа в дом. Мы прошли в наши комнаты. Мы не нашли никаких следов беспорядка, все было как бы на месте. Только на моей постели Ананда увидел чей-то красный платок, по которому шла черная кайма. От платка несло сильными, приторными духами, настолько одуряющими, что становилось тошно.
Взяв палочкой этот платок, Ананда бросил его в камин. В комнате капитана на столе лежало письмо, довольно толстое, и адрес был написан на непонятном мне языке.
— Ну, и жулики! Это просто дураки, князь! Вы не беспокойтесь, это шарлатанство, — сказал Ананда совершенно расстроенному князю.
— Быть может, это и так, но с тех пор, как Жанна сходила с ума, — я стал волноваться за всех своих гостей. Не хватало только, чтобы кто-то разбрасывал здесь всякую дрянь. Смрад от этих духов хуже чем от любой кокотки, — осматриваясь по сторонам, отвечал князь.
— Да и кому это письмо? Вы понимаете этот язык? — подходя к столу, спросил Ананду князь.
— Язык этот я понимаю. И написан здесь не адрес, а изречение из Корана: «Кто хочет победить, бери не меч, но силу Аллаха». Платок брошен одними людьми, а письмо — другими. Но и то, и другое — все ведет к одному узлу, к одной шайке. Страшного нет ничего. Идите к вашей жене и успокойте ее, ложитесь с миром спать, а завтра поговорим.
Князь простился с нами, но я не видел, чтобы он совсем успокоился.
Как только мы остались одни, Ананда перебросил палочкой письмо на толстую бумагу и бросил его в камин, на красный платок. Ничего нам не объясняя, он облил жидкостью вещи в камине, и они, даже без запаха и звука, превратились в пепел.
Капитан сказал, что оставит нам на ночь Верзилу, без которого до девяти часов утра может обойтись. Ананда согласился, сказав, что я буду ночевать в его комнате на диване, так как здесь смрадно, а Верзила ляжет у него в прихожей на диване.
Сказано — сделано. Мы проводили капитана до калитки; и не прошло и получаса, как Верзила стучался к нам, улыбаясь во весь рот своей добродушной физии.
Он привез нам записочки от И. и капитана. Первый сообщал нам, что ему удалось снестись с друзьями и он довезет Брац-цано только до ближайшей остановки. А потому завтра вечером будет дома. Меня же он просит не расставаться с Анандой ни на миг.
Капитан писал мне, что нашел на пароходе полный порядок, что Хава — молодец и он ее теперь любит. Что же касается необыкновенного внутреннего своего состояния, то он продолжает носить в себе небо и землю, не чувствуя их разъединения. Но выразить это словами не умеет и, как долго это будет продолжаться, не знает.
Ночь в доме князя прошла благополучно. Но рано утром, гораздо раньше обычного, князь уже стучался к нам, прося посмотреть его жену, которая снова потеряла речь и глаза которой выражают ужас.
К моему удивлению Ананда вышел из своей комнаты совершенно одетым и готов был сразу же уйти с князем без меня. Я взмолился, памятуя приказ И., чтобы он меня подождал пять минут.
— Ты и здесь не хочешь нарушить приказания твоего поручителя? — засмеялся Ананда.
— Бог с вами, Ананда, какого еще поручителя вы выдумали? Я просто хочу, чтобы И. не имел лишней причины беспокоиться, и хоть это его желание хотел бы исполнить точно.
— Да, Левушка, я очень счастлив, что И. нашел в тебе такого верного друга. Лучше поступает И., давая тебе точные указания, где как тебе вести себя, чем я, стараясь развить в человеке способность самостоятельного распознавания с первых же шагов.
Мне все хочется подготовить человека, научить его стоять твердо на ногах. А выходит все так, что пока человек подле меня — он тверд и верен. Как только остается один — решения его шатки и закаленная верность — миф. Много раз слышал я, что суров И. для тех, кто идет подле него. Но вижу, что путь их — сразу поставленных в утверждении в себе внутренней дисциплины — короче и легче.
— Кто-нибудь может говорить, что И. суров? — в полном негодовании закричал я. — Это все равно, что сказать, что подле вас жизнь не сплошной праздник и счастье. О, Ананда, я еще ничего не знаю. Но то, что и вы и И. создаете для людей новое понимание ценности жизни, — это я не только знаю, но весь полон благодарности и благоговения. Просыпаешься уже счастливым, что целый день проведешь подле вас. Я так рад, что я с вами, дышать мне подле вас так же легко, как когда И. со мною. И я ничуть не боюсь вас.
— И даже прощаешь дервишскую шапку, — засмеялся Ананда.
Но через минуту сказал очень серьезно:
— Ты готов? Теперь подумай о Флорентийце, зайдем за твоей аптечкой и отправимся к княгине. Я думаю, что там дело не так-то будет просто.
Ананда отдал Верзиле твердый приказ никому не открывать дверей его крыльца и никого не пропускать в его комнаты. Хотя бы кто-нибудь хотел проникнуть под предлогом подождать или передать записку, никому не открывать ни под каким видом и ничего ни у кого не брать.
— Есть не открывать, ничего не брать, — ответил моряк. — Если опоздаете к восьми с половиной часам — с меня капитан взыщет. Я отпущен до девяти.
— Есть, — улыбаясь, сказал Ананда, — отпущен до девяти. Если мы опоздаем — ответ мой, отвезу тебя сам.
— Есть ответ ваш, — и Верзила запер на замок двери крыльца и прихожей.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||