Мистерии Таисия Черного

Вновь рад приветствовать тебя, дорогой Гервиг!

Не нужда и не трудности подвинули меня к написанию этого письма, но напротив - интерес и вдохновение. Впрочем, если быть до конца честным, то и надежда на твое участие. Напишу немного издалека, а потому наберись терпения.

Минуло уже довольно много времени с тех пор, как мы приняли концепцию Акивы о природе Юпитера, которая воспринимается мною в настоящий момент почти как безусловная. Я не раз находил в своих исследованиях подтверждения тому, что Юпитер действительно выступает указателем на систему ценностей человека, область его высших целей и достижений. В общем-то, я и не знаю уже теперь, что именно меня побудило вновь пуститься на поиски знания. Вероятно, что-то все-таки мне мешало, скорее всего, сама рациональность идеи. Так или иначе, но я вновь обратился с молитвой послать мне проводника.

Я просил несколько недель, и все это время видел лишь темные пустые берега, голые скалы и непроходимые угрюмые леса. Проводника не было. Как вдруг вчера я вновь сел, чтобы уйти в путешествие, и даже не успел удивиться тому, насколько стремительно оно началось. Втягивание произошло просто мгновенно, и я оказался посреди рощи, где меня уже поджидал мой прежний "приятель" - желтый шакал по имени Хельма. Он улыбался, а когда увидел, что я уже полностью прибыл - тотчас сорвался с места. Бежал он очень быстро, и я временами терял его из виду. Боясь потерять окончательно, я ухватился за его хвост, и тогда он понесся с такой силой, что я едва мог его удержать. Летели мы над очень красивыми местами - горами, покрытыми лесом, который совсем не казался сумрачным. Иногда он замедлял свой "бег" и мы медленно проплывали над каким-нибудь утесом, глубоко выдающимся над сине-зеленой пропастью, или одинокой сосной, скрученной ветром, словно бы сошедшей с картины Хокусаи. В этих местах как-то по особенному захватывало дух, появлялась некая восторженность, восхищение. Потом картину сменяла другая, и прежнее ощущение пропадало, растворялось, оставляя некое смутное воспоминание.

В этом путешествии я стал свидетелем странного явления, которое не наблюдал прежде. Я так и не понял, имеет ли мое наблюдение непосредственное отношение к исследуемой природе Юпитера, но я все же решил рассказать тебе о наблюдаемом, во-первых, чтобы быть до конца объективным, а во-вторых, возможно, ты уже сталкивался с чем-то подобным. Видишь ли, в течение всего нашего полета, пространство часто меняло направление внутри себя. Это было завораживающе странно, когда вот только что направление, в котором ты двигался, можно было бы описать словом "вперед", а теперь это уже "вниз". Причем не было никаких поворотов, торможений или кувырков. Просто, оно само по себе превратилось в то, что называют словом "вниз". Вообще любое направление, куда бы ты ни смотрел или двигался, оказывалось зыбким и ненадежным, и не было смысла запоминать дорогу, ибо тотчас все менялось, переливалось из одной формы в другую, и, в конце концов, являло что-то неожиданное. Так, лес вдруг свернулся и стал входом в пещеру, голубую и сияющую изнутри. Когда мы вошли в нее, я очень скоро понял, что это лабиринт с постоянным троичным выбором. На всякой развилке было всегда три направления (тоже, наверное, не случайный символ, совершенно мною не понятый), причем и здесь таинственным образом направление вперед было превращено из того, откуда ты пришел. Выбор направления всякий раз был за Хельмой, он совсем не задумывался, но попросту шмыгал то вправо, то влево и лишь изредка предпочитая направление перед собой. Выход из лабиринта обнаружился также внезапно, как и вход, и вновь мы уже летели с большой скоростью, но теперь в пустом черном пространстве, и лишь внизу можно было иногда уловить боковым зрением белесоватое свечение. Здесь тоже, как и тогда, когда мы пролетали над теми замечательными сине-зелеными горами, вдруг становилось необъяснимо хорошо, душу распирало от счастья и вдохновения, а потом вновь это ощущение пропадало, таяло или же превращалось в нечто совсем иное.

Я спросил у Хельма, долго ли еще лететь, на что он ответил, что можно было бы уже и не лететь никуда, что все, относящееся к природе Юпитера, или почти все, я увидел. В это время мы как будто бы влетели в рассвет, и стало почему-то не так интересно. Я сказал, что ничего не понял и попросил объяснить хотя бы главное.

Мы сели на какой-то поляне, и Хельма начал:

- Обратил ли ты внимание, что большую часть пути мы пролетали над местами, которые были тебе неинтересны. Вернее сказать - ты был к ним равнодушен, но иногда, вдруг что-то вспыхивало внутри, ты будто бы загорался, кипел, хотелось действовать, творить, тебе хотелось задержаться в этом месте хотя бы ненадолго?

- Да, действительно, - ответил я.

- Это и были области, источающие силу Юпитера. Юпитер является указателем наивысших точек человеческой натуры, способов экзальтировать душу, привести ее в состояние подъема, к ощущению счастья. Моделируя силу Юпитера, путем соприкосновения с подходящими предметами, путешествиями в подходящих местах и даже правильно построенных медитаций, можно стимулировать в себе вдохновение, пробуждать творческие порывы. Вообще заметь себе, что чем более планета удалена, чем медленнее она движется по Зодиаку, тем менее конкретны ее функции, тем меньше с ней связано конкретных мест и явлений в земной жизни, тем более размытыми кажутся ее свойства. Можешь считать, что это утверждение имеет силу закона.

- А как соотнести твои слова с положением Юпитера в том или ином знаке?

- Зодиакальный знак - это конкретизация его силы, поляризующий фильтр. Чтобы понять Юпитер в Овне, например, сделаем еще одно небольшое путешествие.

С этими словами мы словно бы провалились куда-то, и затем оказались на базарной площади какого-то восточного города. Нас никто не замечал, и мы подошли к тому месту, где продавали вьючных животных. Хельма указал мне на одного араба, который выбирал себе верблюда. Было очень интересно наблюдать, как он обхаживает животных, заглядывает к ним в глаза, проверяет зубы, похлопывает, поглаживает. По всему было видно, что это для него не просто работа, но необыкновенно приятное занятие. Он не просто любил животных, он чувствовал их всем своим существом.

Затем все стало исчезать, растворяться и мы вновь вывалились из того мира... После было еще несколько включений, но это так, напишу как-нибудь после... Теперь же расскажу лишь о том, что мне показалось и странным и интересным, или скорее даже неожиданным. Вероятнее всего, Хельма показывал мне природу Юпитера в Стрельце. Как и прежде, мы прорвались в тот мир сквозь какую-то пелену, и тотчас оказались посреди пустынной дороги, петляющей по серой степи, исполосованной косым дождем. Серые мокрые тучи ползли прямо над головой, было холодно, появилось тяжелое чувство оторванности и одиночества.

К нам приближался человек, естественно, нас не видя, худой и оборванный, давно промокший насквозь. Я не мог понять, что было в его лице странного, что привлекало к его жалкой внешности, я смотрел то на прохожего, хлюпающие шаги которого уже были отчетливо слышны, то на Хельму, но последний лишь усмехался. Возможно, я что-то пропустил, чего-то не заметил, поскольку часто поглядывал на моего проводника, опасаясь, что тот прервет путешествие в самый неподходящий момент, и многое останется непонятным... Однако, как ни странно, уже рассматривая странного нищего со спины, я, кажется, все-таки ухватил суть дела. Этот человек был типичный изгнанник, ну, или если хочешь подвижник. Я когда-то давно наблюдал странный психологический парадокс, когда человеку комфортно, когда его понукают и гонят ото всюду, когда его жизнь со стороны кажется настоящим адом... Знаешь, поначалу я думал, что это некая разновидность мазохизма, но я ошибался. Этот тип, вероятно, вообще ни с чем не пересекается и не имеет аналогий. По крайней мере, никаких мотиваций, схожих с кем бы-то ни было, я за подобным стереотипом поведения я не обнаружил. Знаешь, эта тема настолько волновала и теперь волнует меня, что вполне понятно, почему Хельма среди прочего выделил именно этот сюжет. Получается так, что одно из крайних проявлений стрельцовской природы Юпитера состоит именно в формировании стереотипа "изгнанника". Некогда, находясь на конференции в Паланге, я наблюдал со стороны за одним таким человеком. Он как будто нарочно создал себе нелепейший псевдоним, говорил с кафедры каким-то вызывающим тоном, оспаривал основы основ и т.д. Когда же я спросил у Святослава об этом человеке, то как раз и получил остроумнейшее определение данного типа. "Видишь ли, - сказал Святослав, - есть люди, которые пишут Евангелия, а есть такие, которые пишут затем апокрифы. Человек, которого ты сегодня видел, мой давний знакомый, относится к тем, кто пишет сразу апокрифы, не обращая даже внимание на то, что Евангелия еще не написаны." Любопытно то, что обстановка на конференции в тот год была крайне благожелательная, а потому никто не пытался никак осадить того типа. В конце концов, его поза и выражение лица стали выражать нечто вроде "я же вот он какой! Меня бить надо, а вы мне даже не возражаете..."

Напиши, что ты думаешь по этому поводу. Как поживают протоколы музыкантов?

Твой Джабир.