|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 17. Начало новой жизни Жанны и князя
Я не мог выговорить ни слова, какая-то судорога сжала мне горло. И. ответил Жанне, что сейчас капитан отведет меня домой, а вечером я смогу пообедать с нею, если она освободится к семи часам, — мы будем ждать ее в моей комнате. Сам же он, И. — если она разрешит — примет участие в ее делах по оборудованию квартиры. Тут вмешались все время молчавшие турки, старик Строганов и Анна, категорически протестуя против вмешательства И. в это дело, уверяя, что все оборудуют без него.
Мы простились со всей компанией и, сопровождаемые Верзилой, который передал Жанне детей, вышли втроем на улицу.
И. хотел проводить меня до лодки, но капитан предложил ему посидеть со мною на скамье, пока он с Верзилой сделает одно маленькое дело очень неподалеку от дома.
Я был рад посидеть в тени, был рад побыть с И. Я попросил его дать мне укрепляющую пилюлю Али, но он ответил мне, что никакие пилюли сейчас мне не помогут.
— Есть люди, Левушка, которые слышат и видят то, чего не могут ни слышать, ни видеть сотни и тысячи людей. Они одарены особой силой внутреннего зрения и слуха, которые происходят по иной частоте колебаний и вибраций, чем те, по которым воспринимаются впечатления и ощущения большинством людей. Ты имеешь этот дар — слышать и видеть на расстоянии — и принимаешь его за галлюцинацию своей рассеянности. Если бы удар по темени не пришелся так не вовремя, твои способности развивались бы нормально. Теперь же весь твой организм, весь твой спинной мозг потрясены так необычайно сильно, что тот огонь, который живет в каждом человеке не пробужденным — как его скрытая сила, — вырвался и разорвал все преграды, лежащие на его пути, обострив все твои духовные силы. Когда ты оправишься от потрясения, я объясню тебе все то, о чем говорю сейчас вскользь. Я хочу только, чтобы ты понял, что ты не болен, не сходишь с ума, а просто в тебе преждевременно раскрыты к восприятию силы выше, больше и гораздо значительнее по частоте колебаний, чем те, к которым ты привык до сих пор. Соблюдай спокойствие. Больше лежи и всеми силами старайся не раздражаться. Никому ни слова о том, что мы сейчас говорили, — прибавил он, видя подходивших к нам капитана и Верзилу.
Зрелище, представившееся нам, было довольно необычно, и издали я никак не мог понять, что такое к нам приближается. Но И. начал сразу же смеяться и сказал мне:
— Ну, поздравляю, Левушка. Теперь ты поедешь по Константинополю в роли гаремной красавицы.
Теперь и я мог рассмотреть большой паланкин с опущенными занавесками, который несли два огромных турка. Я так возмутился, так затопал ногами, что И., весело смеявшийся за минуту, схватил меня обеими руками, усадил и очень серьезно сказал мне:
— Я только что просил тебя не раздражаться и предупреждал тебя о всей серьезности твоего состояния сейчас. Неужели для тебя так мало значат мои слова и все дальнейшие возможности чудесной жизни знания? И неужели же у тебя нет чувства юмора?
— И юмор я понимаю, и чрезвычайно дорожу всякой возможностью двинуться вперед в своих знаниях. Но я вовсе не желаю стать юмористической фигурой, хотя бы только в глазах тех матросов, которые нас повезут, — ответил я запальчиво.
— Прежде всего сдержи себя. Осознай большую радость быть господином самого себя. И оцени заботу капитана. Будь деликатен и прежде всего воспитывай себя так, чтобы находить джентльменскую внешнюю форму для выражения своих, хотя бы и очень неприятных, чувств. Ищи такта, о котором говорил тебе Флорентиец.
Группа приближалась. Капитан отделился от нее и подошел к нам, весело размахивая фуражкой.
— Как видите, я изобрел способ движения без тряски. Это носилки одного моего безногого приятеля, который предпочитает этот способ передвижения всякому другому. Но Бог мой! Вам хуже, Левушка? Вы были бледны, теперь вы в красных пятнах, — сказал тревожно капитан.
Я поборол свой припадок яростного раздражения и хотел «с холодной любезностью» по-благодарить капитана, как в дело вмешался И., очень ласково обратясь к капитану:
— Нет, капитан, Левушке не хуже. Это все еще реакция от удара. Но он прекрасно дойдет с вами пешком до лодки, и это ему будет даже полезно сейчас. А носилки ваши, если бы вы согласились, были бы, наверное, очень полезны для детей Жанны, чтобы отправить их домой с Верзилой. Жанне надо будет поехать по делам дома, и дети связывают ее по рукам и ногам. Если бы вы разрешили употребить раздобытый вами экипаж по моему усмотрению, я бы сейчас же пошел за детьми.
— Если вы находите возможным Левушке идти пешком, то я буду очень рад предоставить носилки в ваше распоряжение, — весело ответил капитан, и не подозревавший, какую бурю я пережил из-за его заботы.
И. пожал мне руку, попросил капитана уложить меня на диване дома и сказал, что заедет за мной в шесть часов и мы вместе отправимся к князю, если до тех пор я буду спокойно лежать.
Мы расстались с И. и двинулись в путь. Я был счастлив, что отделался от идиотского паланкина, но внутри у меня еще продолжало клокотать недовольство и на самого себя и на капитана.
— Я не понимаю, что за мужчины в Константинополе, — говорил, как бы рассуждая с самим собой, капитан. — Если такая женщина, как Анна, остается свободной, то у здешних мужчин не кровь, а вода. У нас в Англии она была бы уже дважды или трижды замужем и из-за нее было бы десять дуэлей. Ведь это сказочная красота.
— Я мало что понимаю в женской красоте, — ответил я. — Но думаю, что Анна в самом деле редкостная красавица. Что же касается мужчин, которые ее не покорили, то, думаю, покоряют тех, кто хочет быть покоренным. А вьются и дерутся вокруг тех женщин, кто выбирает, кому себя преподнести повыгоднее и поудобнее. Те же, кто, как Анна, ищут истинной любви, всегда идут очень скромным путем, если не обладают талантом и тщеславием.
Капитан даже остановился, так он был поражен моими словами.
— Ай да Левушка! Вот так отлил пулю, — разводя руками, сказал он. — Да тебе сколько лет? Пятьдесят или двадцать? Где это ты успел сделать такое наблюдение?
— Я право не знаю, что вас так удивляет? Мне кажется то, что я сказал, самым простым и обыкновенным. У нас в России много прекрасных женщин, в которых отсутствует кокетство. А ухаживают ведь не за самыми прекрасными, а за самыми кокетливыми. Эту азбучную истину мне всегда твердил брат, когда это приходилось к месту.
Мы молча, углубившись каждый в свои мысли, прошли весь остальной путь.
Добравшись до нашего отеля, мы почувствовали, что проголодались, и заказали себе легкий завтрак, который я ел, лежа на кушетке.
Закурив сигару после завтрака, капитан опять вернулся к Анне.
— Как странно, — сказал он. — Я действительно отдал бы очень многое, чтобы временно любить такую богиню, как Анна. Но именно временно, отнюдь не представляя для себя возможным сделаться ее мужем или постоянным рыцарем. В ней есть что-то, что мешало бы мне подойти к ней очень близко.
— Анна кажется мне очень высокой по своей духовной культуре. Если вы еще не скоро уедете из Константинополя, то увидите одного из друзей И., который также близкий друг Анне. Если она любит его — даже без взаимности, — то никто не может стать с ним рядом, чтобы привлечь ее внимание. Один голос этого человека — с глазами, светящимися как звез-ды, — даже в разговоре пленяет; и, увидав и услыхав его один раз, его уже нельзя забыть. А говорят, он поет как Бог, — ответил я.
— Почем знать, что именно пленяет одного человека в другом? Анна для меня могла бы быть крупным эпизодом жизни, но никогда эпохой. А вот девочка Лиза, если бы жизнь свела меня снова с ней, весьма возможно, стала бы эпохой.
Я стал вспоминать Лизу, ее манеры и речь и спросил капитана:
— А как вы отнеслись бы к жене-артистке? И как бы вы отнеслись к ее таланту вообще? Ведь говорят, Лиза огромный талант. А вы полны предрассудков. Сидя в первом ряду концертной залы, где выступала бы ваша жена-скрипачка, как бы вы себя чувствовали?
— Я никогда не думал, чтобы сцена, эстрада или вообще подмостки могли играть какую-либо роль в моей жизни. Я всегда избегал женщин от театра. Все они казались мне так или иначе пропитанными духом карьеризма и желанием продать себя подороже, — ответил капитан.
— Но неужели же за вашу большую жизнь вы не встретили ни одной женщины, которая была бы действительно жрицей искусства? Для которой не было бы иной формы жизни, как только то искусство, которому она служит и которым живет? — спросил я снова.
— Нет, не встречал, — ответил он. — Я был знаком с так называемыми великими актрисами. Но ни от одной из них не вынес впечатления божественности их дарования. Приходилось встречать художников высокой культуры, которым, казалось, открывались тайны природы. Но... в жизни простого дня они оказывались людьми мелкими.
На этом закончилось наше свидание. Капитану нужно было сделать несколько деловых визитов, побывать на пароходе, а вечером он хотел посетить своих друзей. Мы расстались до следующего дня.
Утомленный целым рядом пережитых встреч, я задремал, незаметно заснул и проснулся от громко звавшего меня голоса И., который торопил меня переодеться, взять аптечку и идти к князю.
Он дал мне каких-то горьких капель. Я быстро снарядился в путь, и мы пошли пешком к особняку князя, что было не так далеко. Меня очень интересовала эта встреча. Как мне ни была противна старая жена его, все же жалость к ней, к ее близкой смерти и омертвелому телу сильно билась в моем сердце.
Невольно я задумался, как тяжело каждому человеку умирать. «Как думает о смерти Флорентиец? И как будет умирать он?» — подумал я. И вдруг среди бела дня, среди грохота улиц и суеты я услышал его голос: «Смерти нет. Есть жизнь, одна, вечная, а внешних форм ее много». Я остановился как вкопанный и непременно попал бы под колеса экипажа, если бы И. не дернул меня вперед.
— Левушка, тебя положительно нельзя отпускать ни на шаг, — сказал он, беря меня под руку.
— Да, нельзя, Лоллион, — жалобно сказал я. — Проклятый турецкий кулачище сделал меня сумасшедшим. Я просто прогрессирую в безумии и не могу остановиться. Я все больше галлюцинирую.
— Да нет же, Левушка. Ты очень возбужден был сегодня. Что тебя смутило сейчас?
— Мне пришла в голову мысль, как тяжело умирает старуха княгиня. Я подумал, что всем очень страшно и тяжко умирать. И подумал, как Флорентийцу рисуется смерть, — и вдруг услышал его голос: «Смерти нет. Есть жизнь, одна, вечная, а внешних форм ее много». Ну, разве не чепуха мне послышалась? — все так же жалобно говорил я И.
— Друг мой, ты услышал великую истину. Я тебе все объясню потом. Сейчас мы подходим к нашей цели. Забудь о себе, о своем состоянии. Думай только о тех несчастных, к которым мы идем. Думай о Флорентийце, о его светлой любви к человеку. И старайся увидеть в князе и княгине цель для Флорентийца и стремись в их дом внести тот мир и свет, которые живут в сердце твоего великого друга. Думай только о нем и о них, а не о себе, и ты будешь мне верным и полезным помощником в этом тяжелом визите. И он станет легок нам обоим.
Мы вошли в дом князя, пройдя через калитку довольно большого тенистого сада. Нас встретила уже знакомая нам по путешествию на пароходе горничная княгини и сказала, что сама княгиня все как бы спит, а князь ждет нас с нетерпением.
Мы прошли через совершенно пустые комнаты и услышали сзади себя поспешные шаги. Это догонял нас князь.
— Как я рад, что дождался вас, — обратился он к И. — Я уже готов был ехать к вам, так меня беспокоит состояние княгини. Да и сам я не менее ее нуждаюсь в вашей помощи и советах, — продолжал он, приветливо улыбаясь и пожимая нам руки.
— Отчего же вас так тревожит состояние вашей жены? Я ведь предупреждал вас, что ее возврат к жизни будет очень медлен и что бульшую часть времени она будет спать, — сказал И.
— Да, это я все помню. И — очень странно для меня самого — абсолютно и беспрекословно верю каждому вашему слову. И вера моя в вас какая-то особенная, ни с чем не сравнимая, — говорил своим тихим и музыкальным голосом князь, пропуская нас в дверь третьей комнаты, которая оказалась кое-как и кое-чем меблированной, изображая нечто вроде кабинета.
Князь придвинул нам кресла к столу, сел сам на табурет восточного стиля и продолжал:
— Я не стал бы описывать вам своего состояния, если бы оно не было так странно. Чувство веры в вас стало моей силой жить сейчас. Точно в весь мой спинной хребет влилась какая-то мощь, которая держит на своей крепкой оси все мое тело и составляет основу моей уверенности. Но как только я представляю себе, что вы скоро уедете, — вся моя мощь исчезает и я чувствую себя бессильным перед всеми надвигающимися тяжестями жизни.
— Не волнуйтесь, дорогой мой князь, — сказал И. — Мы еще не так скоро уедем, во-первых. А во-вторых, сюда приедет один мой большой друг вместе со своим близким товарищем и учеником, который уже получил звание доктора медицинских наук. И оба тоже помогут вам. Возможно, что юный доктор останется вам в помощь, тот наш молодой друг. Как видите, судьба бывает иногда более чем заботлива о нас.
— Я не умею выразить вам, как я тронут вашей добротой. И главное, той простотой и легкостью, с которыми вы делаете самые большие вещи для людей и которые так легко принимать от вас, как будто бы это были пустяки, — закурив папиросу, сказал князь и, по-молчав, продолжал:
— Мое состояние сейчас очень тревожно. Здесь должен был встретить свою мать, мою жену, ее сын, который желает быть выделен еще при ее жизни в своей наследной доле. Я очень надеялся на это свидание, думая, что этот акт раздела наследства при жизни жены освободит меня от многих мук и судов после ее смерти. Сын ее, хотя и видный генерал и занимает высокое положение при дворе, — сутяга и стяжатель, враль и обманщик первосортный. Я получил сегодня телеграмму, что сам он не приедет, а присылает двух адвокатов из Москвы с полной доверенностью. Вы представляете себе, что это будет за ужас, если эти два франта явятся сюда, увидят мою нечленораздельно мычащую жену, не владеющую ни руками, ни ногами...
— Я вам уже сказал, — перебил И. князя, — что речь вашей жены и ее руки восстановятся довольно скоро. Что же касается ног, то ими она владеть вряд ли будет до смерти. Но смерть ее наступит относительно еще не скоро; и вам придется вынести тяжкий крест ухода за ней в течение не менее двух лет, а то и более. Сердце у нее исключительно здоровое. Не смотрите на эту предстоящую вам жизнь как на наказание. Великая мудрая жизнь не знает наказаний. Она дает каждому человеку возможность созревать и крепнуть именно в тех обстоятельствах, которые необходимы лично каждому, и только ему одному. В данном случае вы не о себе думайте, а о вашей жене.
Старайтесь всей добротой сердца раскрыть ей глаза. Объясните ей, что нет смерти, как и нет разъединенной жизни одной земли. Есть единая вечная жизнь живой земли и живого неба. Это жизнь вечного труда всей вселенной на общее благо. Жизнь, духовная жизнь света и радости, включенная в плотные и тяжелые формы земных тел людей. И вся земная жизнь человека — это не одно данное конечное существование от рождения до смерти. Это ряд существований. Ряд плотных, видимых форм, в них всегда влита единая, вечная жизнь, неизменная и только меняющая свои условные временные земные формы. Я буду иметь с вами еще не один разговор на эту глубочайшую тему, если вас это интересует. Сейчас я хотел только, чтобы вы осознали все величие и смысл каждой земной жизни человека, чтобы вы поняли, как он должен ясно видеть все вещи в себе и вовне. И какую мощь в себе носит каждый, если он научился владеть собою, если он может — в одно открывшееся его знанию мгновение — забыть о себе как о временной форме и постичь глубокую любовь в себе, чтобы ею внести помощь мира в другое сердце. Пройдемте к вашей жене, вам теперь предстоит стать ей слугой самоотверженным и щадящим. Я вам вскоре окончательно скажу, в какой срок ей можно будет уже вставать и проводить дни в кресле.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||