|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 16. В Константинополе
Одно из ошеломивших меня впечатлений — был поздний вечер в Константинополе. Необычный говор, суета, мелькание фесок и гортанные выкрики, пристающие со всех сторон представители отелей, шум невиданных мною чудных фиакров — я одурел и, наверное, потерялся бы, если бы мое внимание не привлекла группа Жанны с детьми в сопровождении доктора и двух итальянок, которых встречали их сановитые родственники, — и все они ждали нас на берегу. Жанна поспешила мне навстречу, ласково прося И. разрешить ей ухаживать за мной, пока я болен, и хотя бы этой ничтожной услугой отплатить нам за все наше внимание.
Я рассмеялся, ответив ей, что я совершенно здоров и только из любви и уважения к И. подчиняюсь его распоряжениям, разыгрывая из себя мнимобольного.
Тут итальянки познакомили нас со своими родственниками, и важный посол предложил И. поместить меня в его тихом доме. Но И. отказался категорически, уверив всех, что мне даже полезен шум, что мне не следует только двигаться.
Высказав сожаление, что я не поеду с ними, итальянки простились с нами, обещая завтра навестить нас в нашем отеле, и уехали.
Мы шли все вместе с Жанной и детьми, пешком, очень медленно и очень недолго. Турки уже поджидали нас у подъезда отеля, где заказали нам и Жанне комнаты на одном этаже.
Только когда мы поднялись на свой этаж, я заметил, как осунулась и изменилась Жанна. На мой вопрос, что ее печалит, она прошептала:
— Я пережила такой страх, такой страх, когда вы были больны, что теперь не могу еще опомниться и часто целыми часами плачу и дрожу.
— Вот видите, как пагубно действует страх, — сказал ей И. — Я ведь несколько раз говорил вам, что Левушка выздоровеет. Теперь он здоров, а вас придется лечить раньше, чем предоставить вам работу.
— Нет, уверяю вас, нет. Я могу завтра же начать работать. Только бы мне знать, что Левушка здоров и весел, — ответила Жанна И.
Мы разошлись по своим комнатам. Я сердечно поблагодарил Верзилу за его заботы. И. хотел щедро наградить его, но благородный парень не взял никаких денег. Он успел привязаться к нам за время нашего плавания и просил разрешения навещать нас, пока пароход будет ремонтироваться.
Как я ни хотел сказать себе, что я вполне здоров, но разделся я с трудом, и все снова плыло перед моими глазами.
Долго ли спал — не знаю, но проснулся я от голосов в соседней комнате. Взглянув на часы, я убедился, что уже проспал раннее утро, было десять часов без малого. Стараясь бесшумно одеться, я неловко задел стул, и на раздавшийся стук И. открыл свою дверь, спрашивая, не упал ли я.
Убедившись в моем полном благополучии, он предложил мне выпить кофе на балконе моей комнаты в компании капитана, который уже меня ждет. А затем завтракать в обществе Жанны, молодого турка и того же капитана, пока он, И., будет со старшим турком хлопотать о делах Жанны.
Я понял, что И. не хочет говорить в присутствии капитана о тех делах наших, для которых мы, собственно, и приехали сюда. Но что он шел справляться о делах брата, я не сомневался.
Оставшись вдвоем с капитаном, я еще больше имел возможность убедиться в разносторонности и образованности этого человека. Мало того, что он видел весь земной мир, совершив кругосветное плавание несколько раз, — он знал характерные стороны жизни каждого народа и говорил почти на всех языках. Необыкновенная наблюдательность и чисто морская бдительность внимания, выработанная постоянным ожиданием внезапных сюрпризов вероломного моря, приучили его к наблюдению над людьми и почти безошибочному пониманию их. Я был поражен, как метко и тонко охарактеризовал он И., как угадал некоторые черты моего характера. О Жанне он сказал мне нечто, что поразило меня. По его мнению, Жанна была сейчас на грани психического заболевания от перенесенного потрясения.
— Женщина, — сказал он мне, — в минуты величайшего горя редко может оставаться одна. Она, сама того не сознавая, тянется к человеку, оказавшему ей ласку и внимание, что-бы хотя бы несколько затушить пожар раздирающей страсти от потери любимого. И мужчине, честному джентльмену, надо быть и очень осторожным, и очень внимательным в своих словах и поступках, чтобы не создать себе и ей ложного положения. Не раз в жизни я видел, как утешавший женщину в горе мужчина попадал в безвыходное положение. Женщина обрушивалась на него всей тяжестью своего страдания, привязываясь так крепко, что приходилось или жениться, или бежать, причинив ей новое страдание.
Эти слова причинили мне боль. То же или почти то же говорил мне И. Я невольно примолк и задумался, как трудно мне еще разбираться в гуще человеческих чувств, как мне все кажется простым, а на самом деле таит в себе везде шипы и занозы.
Речь перешла на Жанну, которая должна была завтракать с нами. Капитан вызвал метрдотеля, заказав ему в моей комнате тонкий французский завтрак, более похожий на обед, на три персоны и велев украсить стол розами, а я просил достать только красных и белых.
К часу дня стол был сервирован, я написал Жанне записку, прося пожаловать ко мне завтракать. Через несколько минут раздался стук в дверь, и тонкая фигурка Жанны в белом платье обрисовалась на фоне темного коридора.
Я встретил мою гостью у самого порога и, поцеловав ей ручку, пригласил ее к столу. Я еще не видел Жанну такой сияющей, розовой и веселой. Она сразу забросала меня вопросами и о моем здоровье, и об И., и о том, как долго мы будем в Константинополе — я не знал, на какой из вопросов отвечать.
— Я так рада, так рада, что проведу с вами сейчас время. Мне надо тысячу дел вам сказать и еще тысячу у вас спросить. И я никак не имею к этому возможности.
— Позвольте вас познакомить с моим другом, которого вы знаете как капитана, но не знаете как удивительного собеседника и очаровательного кавалера, — сказал я ей, воспользовавшись паузой в ее речи.
Жанна так безотрывочно смотрела на меня, что не заметила капитана, стоявшего в стороне, у стола. Капитан, улыбаясь, подошел к ней и подал ей белую и красную розы. Наклоняясь к ее руке, он приветствовал ее, как герцогиню и, предложив руку, провел к столу.
Когда мы сели за стол, я не узнал Жанны. Лицо ее было сухо, сурово; я даже не знал, что оно может быть таким.
Я растерянно посмотрел на капитана и почувствовал себя совсем расстроенным. Но на лице капитана я не прочел ровно ничего. Это было тоже новое для меня лицо человека, воспитанного, вежливого, светского мужчины, выполняющего свои светские обязанности по отношению к даме за столом. Лицо капитана улыбалось, его желто-золотые кошачьи глаза смотрели добродушно, но я чувствовал, что Жанна скована броней его светскости и не может выйти больше из рамок, которые он ей сразу поставил.
Все ее надежды повидаться со мной наедине и сердечно поделиться мыслями о новой жизни разлетелись от присутствия чужого человека, да еще такого важного, в ореоле мощи и власти, каким окружен всякий капитан в море.
Односложные ответы Жанны, ее нахмуренный вид и плохая воспитанность превратили бы всякий завтрак в похоронный обед. Но выдержка и мастерство речи капитана заставили меня смеяться до слез. Жанна поддавалась туго юмору; но все же к концу завтрака стала проще и веселее. Капитан, извиняясь перед нами, вышел заказать какой-то особенный кофе, который мы должны были выпить в особенных чашках на балконе.
Воспользовавшись минутой, Жанна сказала мне, что вечером состоится у нее свидание с другом турка, который предоставит ей магазин с приличной квартирой на одной из главных улиц, чтобы открыть шляпное дело. Она снова и снова говорила, что приходит в ужас от одиночества и страха за свою и детей судьбу.
Я успел только сказать ей, что И. никогда ее не оставит, что я и он — ее друзья всегда, где бы мы ни были. Но я мало успел в ее утешении, боясь сказать какое-либо неловкое слово.
Вернувшийся капитан принес нам чудесных апельсинов, вскоре явился и знаменитый кофе. Но Жанна сидела как в воду опущенная и ушла отказавшись от фруктов. Я упросил ее отнести детям по апельсину, а предложенные ей капитаном цветы она оставила на столе. Капитан проводил ее до дверей; глубоко поклонясь ей, пропустил ее в дверь и запер ее за нею.
Возвратясь ко мне на балкон, он взял обе подаренные им Жанне розы в руки, вдохнул их аромат и, рассмеявшись, сказал:
— Нечасто в жизни мне приходилось терпеть поражение на дамском фронте. Но сегодня даже мои цветочки, не только я, потерпели фиаско.
— Я совсем расстроен, — ответил я ему. — Даже голова моя разболелась. Почему-то я думаю, что бедняжка теперь плачет. И право, мне очень жаль, что я так бессилен ей помочь.
— Здесь не в твоем бессилии дело, а в отсутствии настоящего образования и воспитания, которые могли бы помочь в такой тяжкий час жизни испытаний женщины. Ей надо стать женщиной-героиней, а она сейчас только женщина-жена, мать-обывательница. Это не значит, что она не сможет когда-то войти в иной круг идей и мыслей. Но ее борьба за свое личное счастье, за личную жизнь будет ужасна. Пока она откажется от любви для себя и начнет жить для детей, — она пройдет ад страданий. Вот этому-то ее страданью я и поклонился так низко сегодня, — задумчиво сказал капитан.
— Неужели, любив однажды, любив до самозабвения, потеряв рай сердца, надо снова искать его? Мне думается, я или любил бы сто раз, — и так, не любя по-настоящему, прожил бы свою жизнь, — или, любя однажды всем существом, не мог бы больше приблизиться ни к одной женщине, — отвечал я.
— Мне не судить. Я прожил уже половину жизни, быть может, большую. И я не знал еще такой минуты, когда я хотел бы сказать: «Мгновенье, остановись!» Я видел такое неисчислимое количество страданий всюду, где люди одержимы страстями и не могли стать господами своих мыслей и сердца.
Речь капитана была прервана стуком в дверь, и на приглашение войти в комнате появилась высокая фигура князя.
Пользуясь правом больного, я лежал на кушетке под спущенным темным полотном балкона, а капитан встретил князя и усадил его подле меня, радушно ему улыбаясь и пожимая руку.
Князь объяснил, что был на пароходе, искал капитана, чтобы поблагодарить его за помощь, оказанную его больной жене, а также за отличный, нанятый по его указанию дом. Не застав капитана, князь пришел к нам не только благодарить за помощь, но и просить навестить его больную жену.
Вид князя был неважен. Одет он был элегантно, но лицо его было желто, глаза воспалены, и вся фигура говорила о большом истощении и нервном расстройстве.
Капитан, улыбаясь, сказал, что очень сожалеет, что он не доктор, а то, наверное, предписал бы постельный режим не жене, а мужу. Я уверил князя, что И. непременно зайдет к нему. Но вряд ли это может случиться сегодня, так как он ушел рано утром и обещал быть к вечеру, но и вечером у него сегодня дела.
Посидев с нами около часа, князь просил разрешения зайти завтра утром, чтобы узнать, в какое время И. мог бы навестить его жену.
Не успели мы обменяться впечатлениями о Константинополе, как снова раздался стук в дверь, и две синьоры Гальдони с букетами роз вошли к нам. Обе сияли радостью. Разговор их был жив и весел, они пригласили меня, И. и капитана навестить их в их прекрасном посольском доме. Капитан сказал, что состоит сиделкой при мне, заменяя Верзилу, что И. уверяет, будто мне раньше двух-трех дней двигаться нельзя, но что после этого срока он обещает доставить меня к ним.
От посещения итальянок повеяло хорошим тоном, хорошим обществом. А прелестные, бездонные и добрые глаза молодой будили в сердце лучшие чувства, проникая в самую глубину очарованием женственности.
— Вот чего не хватает бедной милой Жанне, — сказал я. — Она лучше многих, многих, а только не умеет владеть собой, так же как и я. Именно потому, что я так плохо воспитан, что я почти постоянно чем-нибудь раздражен, я лучше других понимаю Жанну.
— Нет, друг. Ничего общего нет в твоей и ее невоспитанности. Ты только неопытен и еще не умеешь владеть ни своим темпераментом, ни своими мыслями. Но круг желаний, идей, мир высоких стремлений, где ты живешь, — все вводит тебя в число тех счастливых единиц, которые достигают на земле уменья принести пользу своим братьям. Рано или поздно ты найдешь свой индивидуальный, неповторимый и невозможный для другого путь и внесешь в жизнь что-то новое — я уверен, — большое и значительное для общего блага. Что же касается Жанны, то дай ей Бог, чтобы ее беспредельное личное страдание раскрепостило в ней хотя бы ее материнскую любовь и помогло бы стать матерью-помощницей и защитницей своих детей, а не матерью-тираном. Есть много случаев, где выстраданное горе матери обращается в тиранию и деспотизм к детям! Причем она сама убеждена, что ее любовь — высочайший подвиг.
Я смотрел во все глаза на капитана. Лицо его было прекрасно. На нем лежала печать такой глубокой сосредоточенности, которую я видел только на лицах И., Флорентийца, Али.
Мое молчание заставило его повернуться ко мне.
— Что ты так смотришь на меня, мой мальчик, мой брудершафт? Что нового увидел ты во мне? — сказал он, мягко и нежно касаясь моего плеча.
— Я не только что-то новое увидел в вас, но я понял, что вам необходимо познакомиться с моим другом Флорентийцем. Это самый великий человек, которого я до сих пор видел. Даже И., которого вы выделяете среди всех, не может быть сравним с ним. Хотя И. — я признаю всем сердцем — для меня недосягаемый идеал высоты и доброты. Вы, не зная моего друга Флорентийца, сказали уже дважды те слова, которые я слышал от него. О, если бы была возможна для меня такая минута счастья, когда я мог бы привести вас к нему.
Незаметно для нас на балкон вошел И.
— Ну, кажется, вы не скучаете в обществе друг друга. Но почему я не вижу здесь Жанны? Я условился с ней, что она подождет меня у тебя, Левушка, и я расскажу ей, где и как состоится ее свидание по шляпному делу. Неужели два таких элегантных кавалера не оказались на высоте, чтобы рассеять бурю тоски одной дамы? — спросил он, пожимая нам руки и улыбаясь.
— Нет, — ответил капитан. — Дама заставила меня поучиться смирению. Даже цветы мои были оставлены. А хитро обдуманное меню и вовсе не имело успеха. Думаю, что я-то и лишил даму аппетита и хорошего настроения. Если бы не ваше распоряжение не покидать Левушку, я бы, пожалуй, сбежал с поля брани.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||