|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 13. Незнакомка из лазаретной каюты № 1А
Собравшись с силами, она еле слышно закончила свой рассказ: — Катастрофа произошла потому, что машина, где работал муж, была в неисправности. Но управляющий все оттягивал ремонт, пока не случилось непоправимое несчастье.
— Не бередите своих ран. Отрите слезы. Дети просыпаются, надо беречь их нервы; и ваши силы тоже подорваны, — все так же ласково сказал ей И. — Поставьте себе ближайшую задачу: восстановить силы детей. Надо дать девочке капли, чтобы ослабить приступ нового припадка. А завтра, несмотря на слабость детей, надо их обоих уложить на палубе. Но это мы поможем вам сделать утром, как только кончится завтрак.
Жанна слушала И., как слушают пророка. Ее щеки пылали, глаза горели, и во всей ее слабой фигурке появилось столько силы и решимости, что я поразился контрасту между ее видом, когда мы вошли и сейчас.
Мы простились с нею и вышли, провожаемые визгом проснувшихся детей, не желавших нас отпускать.
Как только закрылась за нами дверь каюты, я почувствовал полное изнеможение. Я так глубоко пережил трагедию простого рассказа Жанны, столько раз глотал клокотавшие в горле слезы, что последние свои силы потерял за этот час.
И. взял меня под руку, ласково мне улыбнулся и сказал, что очень сочувствует мне в моем трудном опыте начала новой жизни.
Я с трудом дошел до нашей каюты. Мы переоделись и сели за уже сервированный стол, где нас ждал мой нянька-верзила.
В первый раз мне не хотелось есть и не хотелось ни о чем говорить. Море по сравнению с утренними волнами значительно успокоилось, но пароход все еще сильно качало. И. подал мне какую-то конфету из своей оранжевой коробочки, которая вернула мне бодрость, но говорить мне все по-прежнему не хотелось. На предложение И. сойти через час к туркам я решительно отказался, сказав, что я сыт людьми и нуждаюсь в некоторой доле уединения и молчания.
— Бедный мой Левушка, — ласково сказал И. — Очень трудно прямо из детской неопытности перейти в бурную жизнь мужчины, где нужно сразу развернуть все напряжение сил и энергии. Но ты уже немало человеческих судеб лично наблюдал за эти дни и немало о них слышал. И ты видишь, как внезапны удары жизни, как должен человек быть свободен в своем сознании. Как гибко должен переключаться и включаться в новую жизнь; и как лучше всего не ждать чего-то в будущем, а действовать в каждое текущее мгновение. Действовать любя и побеждая, всегда думая об общем благе, а не об одних личных достижениях.
И. сел в кресло рядом со мною; мы немного помолчали, но внезапно послышались на лестнице шаги и голос капитана, который теперь окончательно сдружился с нами. Меня он просто обожал, по-прежнему считая меня весельчаком и чудо-храбрецом, как я ни старался разуверить его в этом.
Чтобы дать мне побыть одному, И. пошел навстречу капитану, и они вместе прошли к нему в каюту.
Я действительно нуждался в уединении. Моя душа, мои мысли и чувства были похожи на волнующееся море, и волны моего духа так же набегали одна на другую, сталкивались, пенились и кипели, не принося успокоения, не приводя к какому-нибудь выводу.
Из тысячи неожиданно свалившихся на мою голову событий, я не мог выделить ни одного, где бы логический ход вещей был мне ясен до конца. Всюду, мне казалось, я видел какую-то чудесную таинственность, а я терпеть не мог ни тайн, ни чудес. Слова, которые говорил мне Флорентиец, «нет чудес, есть только та или иная степень знания», часто мелькали в сумбуре моих мыслей, но я их не понимал.
Из всех чувств, из всех впечатлений в моей душе господствовали два: любовь к брату и любовь к Флорентийцу.
Я не любил еще ни одной женщины. Ничья женская рука не ласкала меня; я не знал ласки ни матери, ни сестры. Но что такое любовь, преданность полная, не критикующая, а обожающая, я знал, потому что любил брата-отца так, что все мои дела, все мои поступки, все и всегда делал так, как будто бы брат был рядом со мной и я советовался с ним в каждом движении своего сердца. Единственное, что я скрыл от него, — это свой писательский талант. Но опять-таки, руководило мною желание оберечь брата-отца от плохого писаки брата-сына.
Эта любовь к брату составляла стержень, остов моей жизни. На ней я строил все свое настоящее и будущее, причем на настоящее я смотрел свысока, как на преддверие той великолепной жизни, которой мы заживем вместе по окончании моего учения.
И теперь мне пришлось увидеть свое детское ослепление, я не задумывался раньше о том, кто такой мой брат, какой жизнью он живет. Теперь я увидел кусочек его жизни, общественной и личной, где меня не было. Для меня это было катастрофой, почти такой же острой, как катастрофа Жанны. И рыдая о ней, я рыдал и о себе...
Я ничего не понимал. Какую роль играла и играет Наль в жизненном спектакле моего брата? Какое место занимает брат в революционном движении? Как связан он с Али и Флорентийцем? Поистине, здесь все казалось мне чудом, я сознавал свою огромную невежественность и неподготовленность к той жизни, в которую мне пришлось войти сейчас.
Я думал, что любить так, как я любил брата, одному сердцу можно только одного человека, один раз в жизни. И совсем не заметил, как сердце мое расширилось и впустило туда еще одного человека, который занял его полностью, как светлым кольцом опоясав мое сердце, оставив только в середине кольца образ брата Николая.
Я не раздвоился в своей любви к Флорентийцу и брату. Я слил их обе в себе, часто переливая оба образа в один мучительный стон тоски и жажду свидания...
Я еще не испытывал такой силы обаяния, которой пленил меня Флорентиец. Странное, новое понимание слова «пленил» явилось в моем сознании. Поистине, плен моего сердца и мыслей сливался в какое-то очарование, в радость, которую разливал вокруг себя этот человек. Вся атмосфера вокруг него дышала не только силой, уверенностью, но, попадая в нее, я радовался счастью жить еще один день, еще одну минуту подле него.
Рядом с ним я не испытывал ни страха, ни сомнений, ни мыслей о завтрашнем дне, — одно творческое движение всему окружающему нес в себе этот человек.
Со свойственной мне рассеянностью я забыл обо всем и всех, забыл время, место, ушло ощущение пространства — я летел мыслью к моему дивному другу, я так был полон им, что снова — как ночью в бурю — мне показалось, что я вижу его.
Точно круглое окно открылось среди темнеющих облаков, и я увидел мираж моей мечты, моего Флорентийца в белой одежде, с золотистыми, вьющимися волосами.
Я встал с кресла, добежал до края палубы и точно услышал голос: «Я с тобой, мой мальчик, следуй за верностью моей и достигнешь цели, поможешь брату — и встретимся снова».
Бурная радость охватила меня. Какая-то сила влилась во все мои члены, и они стали точно железными. Я почувствовал себя счастливым и необычайно спокойным.
— Ну, как же чувствует себя мой юный друг, смельчак-весельчак? — услышал я за собой голос капитана. — Никак, чудесные облака сегодняшнего вечера увлекли вас в небо?
Я не сразу отдал себе отчет в том, что происходит, не сразу повернулся; но когда повернулся, то своим, очевидно, преображенным лицом поразил не только капитана, но даже И., так изумленно оба они поглядели на меня.
Точно желая защитить меня от капитана, И. обнял меня и крепко прижал к себе.
— Ну и сюрпризы же способны преподносить эти русские люди! Что с вами? Ведь вы просто красавец! Вы сверкаете как драгоценный камень, — говорил, улыбаясь, капитан. — Так вот вы каким бываете! Теперь я не удивляюсь, что не только красавица из лазарета, но и молодая итальянка и русская гречанка — все спрашивают о вас. Я теперь понимаю, какие силы, кроме храбрости, таятся в вас.
Я с сожалением поглядел на темные облака, где исчез мираж моей любви, и тихо сказал капитану:
— Вы очень ошибаетесь, я далеко не герой и не Дон Жуан, а самый обычный «Левушка — лови ворон». Я и сейчас ловил свою мечту, да не поймал.
— Ну, — развел руками капитан, — если за три дня, учитывая еще условия бури, смутить три женских сердца — это еще мало, то остается только добавить на весы ваших побед мое, уже дырявое, сердце старого морского волка. Вы забрали меня в плен, юный друг; пойдемте выпить брудершафт.
Не было никакой возможности отказаться от приглашения радушного человека. Но мне казалось, что никогда еще обязательства вежливости не были мне так трудны.
— Думай о Флорентийце, — шепнул мне И. — Ему тоже не всегда легко, но он всегда обаятелен, старайся передать сейчас его обаяние всем окружающим.
Эти слова толкнули меня на новое применение бурлившей во мне радости. И через несколько времени и капитан, и поднявшиеся к нам турки покатывались со смеху от моих удачных каламбуров и острот.
Вечер быстро перешел в ночь, а рано утром мы должны были войти в порт Б., пополнить запасы воды, угля и провианта, а также сгрузить скот и часть лошадей.
Отговорившись усталостью, мы с И. распростились со всем обществом и ушли в свою каюту.
Мы еще долго не спали, я делился с И. своими мыслями, тоской о брате, своей преданностью Флорентийцу и миражом и слуховой иллюзией, которые создала мне в облаках моя тоска по Флорентийцу. И. говорил мне, чтобы я не думал о мираже, не думал об иллюзиях, а думал только о самом смысле долетевших до меня слов. Не все ли равно, каким образом ты получил какую-либо весть. Важно, какая это была для тебя весть и какие силы она пробудила в тебе.
— Запомни чувства уверенности и радости, которые родились в тебе сегодня, то спокойствие, которое ты ощутил в глубине сердца, когда тебе показалось, что ты видишь и слышишь Флорентийца. И если будешь делать какое-то большое дело, имея в себе эти чувства, — не сомневайся никогда в успехе. Чистая верность человека идее, как и верность его любви, всегда приведут к победе.
Я крепко обнял и поцеловал И., от всего сердца поблагодарил его за все заботы обо мне и лег спать, благословляя жизнь за ее свет и красоту, в полном мире с самим собой и со всей вселенной.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||