|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 14. Стоянка в Б. и неожиданные впечатления в нем
Какой чудесный цветник был разбит здесь! Так красиво сочетались в гамме красок незнакомые мне цветочки! Щебетали птицы, деревья бросали фантастические тени на дорожки. Такой мир и спокойствие царили в этом уголке, что не верилось в близость моря, шум которого здесь не был слышен, в его бури и ужас, через которые мы только что прошли, что-бы попасть сюда, в это поэтическое царство безмятежного мира. Я слышал как сквозь сон, что девушка предлагает осмотреть сад, где есть растения всего мира, и полюбоваться рощей запоздало цветущего миндаля. Но я не хотел двигаться, не хотел не только говорить, но даже слушать человеческую речь. Я остался у цветника, сел на скамейку под цветущим гранатовым деревом и стал думать о Флорентийце и о том, каков этот его друг, у которого и дом, и сад — все полно таким миром и красотой.
Обо всем я забыл. Я унесся в мечты о счастье всех людей, о возможности каждому жить так, как ему надо по его духовным и физическим потребностям. «Не для себя одного, — думал я, — создал этот уголок хозяин. Сколько бурь сердечных, сколько разлада должно утихнуть в душах людей, попадающих в эту тишину и гармонию! Здесь точно каждая доска, каждый цветок напитаны любовью». Казалось мне, я понял, чем должно быть земное жилище тех, кто любит человека, не выбирая его для удовольствия, а встречая в каждом подобие себя самого, стараясь принести каждому помощь и утешение.
Я представил себе внешний облик хозяина, внутреннее существо которого казалось мне понятным. Я связывал его образ с цветущей красотой Флорентийца и почувствовал новый прилив сил, представив себе своего друга в белой одежде и чалме, как я увидел его в первый раз на пиру у Али. «Увижу ли я вас, дорогой Флорентиец? О, как я люблю вас!» — говорил я мысленно всей глубиной сердца и ясно — как будто прямо в ухо — услыхал его голос: «Я с тобой, мой друг. Храни мир, неси его всюду, и ты встретишь меня скоро».
Слуховая иллюзия была так ярка, что я встал, чтобы броситься на зовущий меня голос. Но каково же было мое разочарование и удивление, когда я увидел на веранде И., зовущего меня, жалкого «Левушку — лови ворон».
И. стоял на веранде рядом с человеком в обычном европейском легком костюме. Контраст между голосом моей мечты и голосом И., между обожаемой фигурой красавца Флорентийца и стоявшим рядом с И. человеком был таким разительным, что я не мог удержаться от смеха над самим собой. И все неожиданности — и черная змеевидная женщина вместо ангелов, и простой человек вместо Флорентийца, — все вместе вызвало во мне смех над собственной детскостью.
Совершенно не сознавая неприличия своего поведения, я встал и пошел, смеясь, на зов И.
— Что тебя веселит, Левушка? — спросил И. нахмурясь.
— Только собственная глупость, Лоллион, — ответил я. — Я, должно быть, никогда не выйду из поры детства и не сумею впитать в себя тех достоинств, живой пример которых вижу перед собой. Мне смешно, что я все попадаюсь в иллюзиях, которые мне подстраивают мои глаза и уши. Это все противная, тяжелая и жаркая дервишская шапка наделала мне бед, испортила мой слух.
— Нет, друг, — сказал хозяин дома. — Если твои иллюзии ведут тебя к доброте и веселому смеху, ты можешь быть спокоен, что достигнешь многого в жизни. Только злые люди не знают смеха и стремятся победить упорством воли; и они не побеждают. Побеждают те, что идут любя.
Я остановился как вкопанный. Мысли вихрем завертелись в мозгу. Что было общего между этим человеком и Флорентийцем? Почему сердце мое точно наполнилось блаженством? Я видел человека среднего роста, с темно-каштановыми, довольно вьющимися волосами, на которых была надета небольшая шапочка вроде тюбетейки. Прекрасные синие глаза смотрели мягко, любяще, хотя и носили выражение огромной силы.
Вот это выражение силы, энергии, внутренней мощи так и поразило меня, вызвав в памяти образ Флорентийца и пылающую мощь глаз Али.
Я был глубоко тронут его ласковой речью, вниманием, которое он оказывал мне, которого я — для него первый встречный — ничем не заслужил. Я невольно подумал, что уже много дней я живу среди чужих людей, оказывающих мне ничем не заслуженное внимание, защиту — вплоть до спасения жизни, — дающих кров и пищу, а я... И я грустно опустил голову, подумал о своем бессилии помочь брату, и слезы скатились с моих ресниц.
Хозяин сошел с веранды, тихо и нежно обнял меня и повел в дом. Я не мог унять слез. Скорбь бессилия, сознание величайшей доброты людей, защищающих брата, преклонение перед ними и полная моя невежественность, незнание даже мотивов их поведения, ужас лишиться их покровительства и дружбы и остаться совсем одиноким без них, — все разрывало мне сердце, и я приник, горько рыдая, к плечу моего спутника, когда он сел рядом со мной на диван.
— Вот видишь, друг, какие контрасты играют жизнью человека. В страшный момент бури, когда всему пароходу грозила смерть, — ты весело смеялся и тем поразил и ободрил храбрых людей. Сейчас тебя заставила смеяться великая любовь и преданность друга, — а в результате ты плачешь, думаешь об ужасе одиночества и впадаешь в уныние от несуществующего будущего. Как можно потерять то, чего нет? Разве ты знал минуту назад, что будешь сейчас плакать? Ты потерял свой смех, мир и радостность только потому, что перестал быть верен своему другу Флорентийцу, которому хочешь сопутствовать всю жизнь. Ободрись. Не поддавайся сомнениям. Чем энергичнее ты будешь гнать от себя мысли уныния, тем скорее и лучше ты себя воспитаешь и твоя внутренняя самодисциплина станет твоей привычкой, легкой и простой. Не считай нас, твоих новых друзей, людьми сверхъестественными, счастливыми обладателями каких-либо тайн. Мы такие же люди, как и все. А все люди делятся только на знающих, освобожденных от предрассудков и давящих их страстей, а потому добрых и радостных, и на незнающих, закованных в предрассудки и страсти, а потому унылых и злых. Знание раскрепощает человека. И чем свободнее он становится, тем больше его значение в труде вселенной, тем глубже его труд на общее благо и шире круг той атмосферы мира, которую он несет с собою. Возьми этот медальон; в нем портрет твоего друга Флорентийца. Очень хорошо, что ты так предан ему. Теперь ты сам видишь, что родного своего брата и неродного, совсем недавно встреченного брата ты любишь одинаково сильно. Чем больше условной любви ты будешь сбрасывать с себя, тем больше любовь истинно человеческая будет просыпаться в тебе.
Он подал мне довольно большой овальный медальон на тонкой золотой цепочке, в золотую крышку которого был вделан темный выпуклый сапфир.
— Надень его; и в минуты сомнений, опасности, уныния или горького раздумья бери его в руку, думая о твоем друге Флорентийце и обо мне, твоем новом, навсегда тебе верном друге. И ты найдешь силу во всех случаях жизни удержать слезы. Каждая пролитая слеза разбивает силу человека. А каждая побежденная слеза вводит человека в новую ступень силы. Здесь написано на одном из древнейших языков человечества: «Любя побеждай».
С этими словами он открыл медальон, где я увидел дивный портрет Флорентийца.
Я хотел поблагодарить его; я был полон благоговения и счастья. Но в дверь постучали; я едва успел надеть медальон, и слова благодарности остались невысказанными. Но, должно быть, мои глаза передали ему мои мысли, он улыбнулся мне, подошел к двери и открыл ее.
Я увидел белое платье, черную голову, шею и полуоткрытые руки; но теперь этот силуэт уже не пугал меня. Странное чувство — уже не раз испытанное мною за эти дни — чувство какой-то силы, обновления всего организма снова наполнило меня. Я опять точно стал вдруг старше, увереннее и спокойнее.
— Могут ли войти ваши друзья, сэр Уоми? — спросила девушка.
— Да, Хава, могут. Вот познакомься еще с одним моим другом. И пока я буду говорить о совершенно неинтересных для него вещах с турками, проведи его в библиотеку и покажи полку с книгами философов всего мира, трактующих о самовоспитании. Пусть он выберет все, что только захочет. А ты сложи ему все в портфель на память о себе, — сказал, улыба-сь и поблескивая юмором глаз, хозяин, точь-в-точь как это делал Флорентиец.
— Я с радостью проведу молодого гостя в библиотеку и покажу книги. Но что касается памяти о себе, вряд ли ему будет приятно вспоминать обо мне. Европейцы редко легко переносят черную кожу, — ответила Хава, улыбаясь во весь рот и точно осветив всю комнату блистанием белых зубов.
Я был совершенно сконфужен. А сэр Уоми — как назвала Хава моего нового друга — сказал мне, смеясь:
— Вот тебе и первый урок, друг. Побеждай свой предрассудок к черной коже, помня, что под нею одинаковая у всех красная кровь.
Я вышел вслед за Хавой и в соседней комнате столкнулся с И. и турками, шедшими в кабинет сэра Уоми. Должно быть, вид мой был необычен; оба турка с удивлением на меня посмотрели, а И. улыбнулся мне и ласково провел рукой по моим волосам.
Хава пропустила их в кабинет, закрыла дверь и пригласила меня идти за нею. Мы миновали несколько комнат, затененных ставнями от солнца, вышли снова в чудесный холл и через знакомую уже мне зеркальную дверь вошли в библиотеку.
Теперь я лучше рассмотрел эту комнату. Что за чудесная художественная обстановка была здесь! Темные шкафы красного дерева с большими стеклянными дверцами красиво выделялись на синем ковре. Синий потолок, на котором был художественно изображен хоровод белых павлинов и играющий на дудочке юноша.
— Вот, это здесь, — услышал я голос Хавы. — Вам придется встать на эту лесенку. На верхних полках этих двух шкафов стоят книги, которые вам рекомендовал сэр Ут-Уоми.
Я поблагодарил, запомнил, что друга моего зовут Ут-Уоми, и стал читать названия книг. Я думал, что, читая очень много под руководством брата, я найду здесь хотя бы несколько знакомых мне названий. Но хотя книги были на всех языках, даже на русском, я ни одной из них не знал.
— Я пока оставлю вас и поднимусь к себе за портфелем, — сказала Хава. — Я постараюсь найти такой, который напомнил бы вам сегодняшний день и сэра Ут-Уоми.
Я остался один. Окна и дверь веранды были раскрыты настежь, и из сада лился чудесный аромат цветов. А тишина давала мне особенное наслаждение после непрерывного морского шума и ветра. Меня тянуло выйти в сад, походить по мягкой земле, но я боялся опять рассеяться и стал прилежно перебирать книги.
Я уже разочарованно хотел перебраться к другому шкафу, как вдруг выпали на пол, неловко задетые мною, две книги. Я сошел с лесенки, поднял книги и открыл толстый кожаный переплет одной из них. «Самодисциплина, ее значение в жизни личной и космической», произведение Николая Т. Издание Фирс, Лондон, — прочел я заголовок.
Я протер глаза; еще раз прочел заголовок. Схватил вторую книгу в таком же переплете. «Путь человека как путь освобождения. Человек как единица Вечного Движения». Издание Фирс, Лондон. Произведение Николая Т.
Я перестал сомневаться, что книги принадлежат перу моего брата. Но что развернуло мне это открытие! Какие разноречивые чувства наполняли меня, — описать невозможно! Вопросы: кто же мой брат? Кто был моим воспитателем? Почему я разлучен с ним? — превратили меня опять в «Левушку — лови ворон». Я даже не стал искать ничего больше, присел на лесенку и стал читать.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||