|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 1
Глава 6. Мы не доезжаем до К.
Проснулся я, как мне показалось, от стука в дверь. На самом же деле это будил меня Флорентиец. На этот раз я проснулся легко, чувствуя, как дивно я отдохнул. Не успел я встать, как раздался стук в дверь. Выглянув в коридор, я увидел проводника, который сказал, что через двадцать минут будет станция П., чтобы я собрал вещи и он вынесет их на площадку, так как поезд стоит здесь только восемь минут. Вещей мне собирать не пришлось, все было уже собрано Флорентийцем. Он успел и подушку и простыню убрать, пока я одевался и разговаривал с проводником. Сам он был теперь в другом костюме и велел мне надеть поверх моей курточки легкий светлый костюм, а вместо моей кепи на голову панаму. Сверх всего он накинул на меня и себя черные плащи, вроде тех, что носят морские офицеры.
Мы с проводником вынесли вещи на перрон, как только поезд остановился. Кто-то из пассажиров окликнул его из вагона, он наскоро пожал мне руку и убежал на зов.
На этот раз вся медлительность Флорентийца исчезла. Он быстро взял большой чемодан и свой саквояж, маленький дал мне, взял меня за руку и зашагал не в зал, а в сторону, огибая садик станции, к водонапорной башне.
Едва мы успели зайти за нее, как с противоположной ее стороны выскочили два дервиша, вглядываясь во тьму ночи. К ним, запыхавшись, подбежал с перрона сарт, быстро что-то сказал и ткнул в руки билеты. Все трое вихрем помчались со всех ног к поезду и едва успели вскочить в последний вагон трогавшегося поезда.
Мы молча стояли за выступом башни. Флорентиец крепко держал меня за руку. Мы ждали до тех пор, пока поезд не отошел и все не стихло вокруг. Тогда он сказал мне:
— Нам надо очень быстро пройти с полверсты. Возьми мой саквояж, дай мне свой чемодан и крепко держись за мою руку.
Я хотел что-то возразить, но он мне шепнул:
— Ни слова, скорее, после, мы в большой опасности, мужайся. Если успеем сесть в московский поезд, следы наши затеряются.
Мы шли в глубь местности, вправо от станции. Тьма была полная. Шли мы не по дороге, а по узкой тропе и так быстро, что я почти бежал, а Флорентиец шагал своими длинными ногами, не замечая ни тяжести клади, ни моего бега.
Шли мы минут двадцать, и внезапно нас кто-то окликнул. Флорентиец ответил, и я увидел в темноте силуэт лошадей и экипажа. Кучер взял большой чемодан, Флорентиец втолкнул меня в экипаж, прыгнул сам почти на ходу, — и мы понеслись. Много я ездил с тех пор. Ездил и на пожарных и на рысистых лошадях, но этого безумного бега, этой темной ночи я не забыл и, очевидно, не забуду.
Панаму мне немедленно пришлось с головы снять; в ушах свистел ветер; лошади неслись вскачь, напоминая, как несется вихрь. Соображать я ничего не мог. Я помнил только слова Флорентийца, и его «мужайся» как гвоздем вошло в меня. Мы мчались так почти час; лошади тяжело дышали и пошли медленнее. Мелькнул ряд домов, деревья, и мы внезапно остановились.
«Катастрофа», — подумал я.
Флорентиец выпрыгнул, схватил чемоданы, как ребенка высадил меня вместе с саквояжем из экипажа и сказал мне по-английски:
— Скорей бери мою руку.
Мы перебежали через какой-то двор и с другой стороны его на дороге увидели бричку, в которую мигом и взгромоздились. Кучер гикнул, и мы снова помчались.
Флорентиец о чем-то спросил кучера, одетого по-восточному, тот успокоительно что-то объяснял. Я досадовал на свое незнание языка.
«Вот, и не глух и не нем, а выходит, что и глух и нем», — думал я и тут же дал себе слово выучиться этому проклятому восточному языку.
— Ничего, — сказал Флорентиец, ласково пожимая мне руку и точно читая мои мысли. — Беда не велика, ты можешь выучить еще сто языков. Мы скоро приедем, возница сказал, что в следующем кишлаке нас уже ждут билеты и что мы приедем минут за пять до поезда.
Лошади все так же быстро мчались. В этой легкой бричке мне бы не усидеть, если бы Флорентиец не держал меня своей крепкой рукой за талию.
Вскоре стали мелькать дома, у одного из них лошади замедлили бег и на подножку с моей стороны прыгнула какая-то фигура. От неожиданности я отпрянул назад, но, увидев смеющуюся во весь рот физиономию, понял, что это друг. Незнакомец ловко присел на ободок брички, подал Флорентийцу конверт и весело затрещал что-то, очень его, очевидно, смешившее. Вскоре он на ходу спрыгнул и пропал во тьме.
— Билеты есть. Станция уже видна, — сказал Флорентиец. — Мы мчались меньше двух часов. Вот и огоньки станции. Запомни, ты теперь мой двоюродный брат, а не слуга. Но язык русский я знаю плохо, так как вырос и воспитывался в Лондоне. И ты мой гид и помощник в делах, без которого я обходиться не могу. Между собой мы говорим только по-английски.
Мы подкатили к станции, сердечно поблагодарили возницу и не успели выйти на перрон, как раздался свисток поезда.
Билеты были первого класса. Вагон был или пуст, или все в нем спало. В нашем просторном четырехместном купе не было никого. Проводник тоже спал и предоставил нам самим устраиваться на наших местах. Мне показалось, что он был не совсем трезв и старался скрыть от нас свое состояние.
На мое замечание о странном поведении проводника, даже не спросившего у нас билетов, Флорентиец сказал, что нет худа без добра, потому что наши билеты начинаются со следующей станции. Будь он трезв, пришлось бы входить с ним в сделку. А теперь он не может даже вспомнить, на какой станции мы сели в поезд.
Разместив наши вещи, мы заперли купе и вытянулись на мягких диванах, обитых красным бархатом. Флорентиец сказал, что спать не будет, что ему надо прочесть письмо и кое-что сообразить. Я думал, что мой сон тоже далек, хотел услышать разъяснение всех передряг ночи, но не успел даже задать вопроса, как заснул глубоким сном.
Конец ночи прошел для меня без сюрпризов. Утром я проснулся совершенно бодрым, и первое, что я увидел, было улыбавшееся мне ласково лицо моего друга. Я почувствовал себя таким счастливым, что вижу его не строгим и озабоченным, а добрым и любящим! Снова мне показалось, что я знаю его давным-давно.
— Положительно, — воскликнул я, — я мог бы спорить, что давным-давно знаю вас. Такую любовь, доверие и уверенность я испытываю подле вас. Я хотел бы всегда, всю жизнь следовать за вами и разделять все ваши труды и опасности. Я не могу себе теперь даже представить жизни без вас!
Он рассмеялся, поблагодарил меня за любовь и дружбу и сказал, что его жизнь состоит не из одних трудов, борьбы и опасностей, но и из больших радостей и знаний, которые он будет счастлив разделить со мной, если я в самом деле захочу пожить возле него.
Было уже часов восемь. Солнце стояло высоко, все такое же яркое. Но мы ехали уже не по голодной степи. Здесь почва была покрыта хотя и сожженной солнцем, но все же травой. Селения встречались чаще, и у каждой речушки или озера торчали круглые палатки кочующих киргизов или калмыков, но в формах их жилья я не умел точно разбираться.
— Здесь еще есть жизнь, — заметил Флорентиец. — Но ночью мы въедем в полосу пустыни, и так и поедем по ней больше суток. Жизнь заброшенных туда людей — это почти только одни семьи железнодорожного персонала — полна бедствий. Кочующие пески не дают возможности развести ни огородов, ни садов. Колодцы возле станций есть, но вода в них солона и не годится не только для питья, но даже для выращивания овощей. Питьевую воду им доставляют в цистернах, но далеко не в достаточном количестве, и эти несчастные воруют друг у друга остатки пресной воды. А на зубах у них всегда хрустит песок.
Я представил себе эту жизнь и подумал, как еще много должна достигать цивилизация. Как много надо преодолеть трудностей, чтобы жизнь стала всем сносной. Как еще далеки мечты о равенстве, братстве и удовлетворении необходимых потребностей каждого человека.
Постучали в нашу дверь. Это оказался проводник, спрашивающий билеты и извинявшийся, что он забыл их взять у нас ночью. А сейчас пойдет проверка билетов, которые должны быть у него. Флорентиец подал проводнику билеты.
— Завтрак, чай, — сказал он ему с иностранным акцентом.
Я объяснил проводнику, что мой брат желает кушать в купе, а не ходить в вагон-ресторан. Он взялся принести нам завтрак, но сказал, что хороший вагон-ресторан прицепят только в Самаре, а пока кормят плохо. На мой вопрос о фруктах ответил, что может их достать сейчас, и даже отличные.
Я дал ему денег, подумав, сколько из них он пропьет. И решил, что наше путешествие до Москвы будет не из великолепных по обслуживанию и вряд ли мы получим съедобный завтрак.
Но я ошибся. Проспавшийся проводник оказался честным. Он скоро принес отличный кофе со сливками, вкусный хлеб, масло, сыр и фрукты и всю до копейки сдачу.
Когда завтрак был окончен и все убрано, Флорентиец сказал мне:
— Теперь приготовься выслушать, от каких бедствий мы спаслись и какие грозы собираются над головой Али. Люди в дервишской одежде и тот третий с билетами, которых мы встретили ночью у водонапорной башни, гнались за нами. Фанатики и муллы проследили нас благодаря многочисленности своих монашествующих сект и отличной шпионской организации, связывающей их всех между собой. Прибежавший к дервишам сарт с билетами сказал им, что мы едем в К. в международном вагоне, что ты едешь в платье слуги и надо тебя прикончить в толпе на перроне в К. А меня постараться захватить живьем, когда начнется переполох. Теперь они уже подъезжают к К. Они сели на той станции, где мы сошли, все там обследовали и потому будут уверены, что нас там не было. Хутор Али, откуда нам прислали лошадей, они выслеживали весь день. Убедившись окончательно, что нас там нет, они попросили кучера довезти их до станции железной дороги к ночному поезду. Он с удовольствием это сделал, так как иначе ему невозможно было бы выехать на вокзал за нами, не возбудив их подозрений. Доставив их на станцию, он тотчас же уехал как будто домой, а на самом деле остановился в том месте, что Али указал мне в телеграмме. И вот... след наш теперь так запутан, что найти нас трудно. Но все же, чтобы нам ехать не вдвоем, как они нас ищут, надо будет послать телеграммы двум моим друзьям, чтобы они поймали нас на этом поезде, как и где только смогут скорее...
Я вызвался отправить телеграммы, но Флорентиец сказал, что это надо поручить проводнику.
Телеграммы были написаны. Отдавая ему телеграммы и деньги, Флорентиец сказал:
— Все, что останется от этих денег, возьмите себе. — И, задержав его грубую руку в своей прекрасной руке, прибавил тихим проникновенным голосом: — Только не пейте больше. Это не облегчит вашего горя, а прибавит еще больше несчастья.
Тут произошло что-то необыкновенное. Проводник схватил обеими руками руку Флорентийца, приник к ней головой и зарыдал. Это горькое рыдание раздирало мне душу. Слезы стояли в моих глазах, я едва мог их удержать.
Флорентиец усадил проводника рядом с собою на диван, отёр его слезы своим чудесным, душистым носовым платком и сказал:
— Не горюйте. Девочка ваша умерла, но жена жива. Вы еще оба очень молоды, и будут еще у вас дети. Но надо так жить, чтобы дети рождались здоровыми, а поэтому никогда не пейте. Дети алкоголиков всегда бывают больными и чаще всего несчастными.
Он подал ему стакан с водой, накапав туда каких-то капель. Придя в себя, проводник сказал:
— Я никогда не пил до этого раза. Но как, вернувшись домой, увидел мертвого ребенка и мертвую жену, а тут ни минуты времени и надо уезжать, — так и не смог совладать, в дороге стал пить. Так, это я вам, барин, рассказал ночью про свое горе. Все спуталось в моей голове. Я думал, что это я прошлую ночь какому-то азиату рассказывал. Он бродил по вагонам, разыскивая какого-то своего товарища — слугу в коричневой одежде и никак мне не верил, что такой не едет у меня. Все я перепутал. Мне показалось, что он прошел в международный вагон, а я задремал минут пять. А оказалось, что уже две станции проехали, хорошо, что контроль за это время не проходил. Ах, как я все перепутал спьяна! Думал, что это я ему рассказывал. — Он покачал недоуменно головой. — Грех-то какой! Невесть чего мерещится.
Флорентиец еще раз пожал ему руку, повторил, что жена его была в глубочайшем обмороке, что это бывает при родах. Он советовал ему послать домой телеграмму с оплаченным ответом на Самару до востребования.
— Так вы, барин, значит, доктор. Оно и видать. Только доктор и может каждого человека человеком признать, хотя он и беден. Вы не погордились мою руку пожать, — говорил проводник, аккуратно складывая платок Флорентийца и возвращая ему его.
— Возьмите его на память о нашей встрече, друг, — сказал Флорентиец. — А это передайте вашей жене, когда вернетесь домой, чтобы принимала по одной капле перед каждой едой. Когда все капли выпьет, она поправится совсем. Флакон же пусть оставит себе на память о докторе. Когда вам будет тяжело в жизни, поглядите на флакон, подержите в руках мой платок и подумайте о моих словах, как я просил вас никогда не пить.
Он еще раз пожал проводнику руку, задержав ее в своих, улыбнулся ему и сказал:
— Мы еще с вами увидимся в жизни. Не теряйте мужества. Пьяный человек — не человек, а только двуногое животное. Не скорбите, что потеряли ребенка, а радуйтесь, что жива любимая жена. Бегите, подъезжаем.
Проводник вышел, мы остались одни. На душе моей было пасмурно. Я-то знал отлично, что Флорентиец не говорил с проводником. Почему он мог знать о его горе, о его жене? Какая-то досада и раздражение опять подымались во мне, опять ненавистная таинственность.
— Не надо сердиться, Левушка, — сказал мне Флорентиец, нежно обняв меня за плечи. — Право же, на свете нет чудес. Все объясняется сейчас очень просто. Я вышел ночью в коридор, слышу, кто-то плачет и причитает. Я пошел на голос и увидел этого несчастного перед откупоренной бутылкой водки, которой он жаловался и изливал горе об умершей жене и новорожденной дочке. Не надо быть врачом, чтобы знать, что у женщин при болезни почек во время родов случаются глубочайшие обмороки. Я уверен, что тут был как раз такой случай и что его жена пришла в себя, но у бедняги не было времени дождаться и убедиться, что она жива. Ты уже не дитя, — продолжал он, усаживая меня подле себя. — Тебе пора оставить манеру прежде всего сердиться, если ты чего-нибудь не понимаешь. Во всем, что тебе кажется таинственным и непонятно чудесным из происшествий последних дней, — если бы ты не раздражался, а собирал волю и бдительно наблюдал, — ты бы сам убедился, что нет чудес, а есть та или иная степень знания.
Голос его, выражение милых глаз, все было так отечески нежно и ласково, что я приник к нему, и снова волна радости, уверенности и спокойствия пробежала по мне. Я был счастлив.
Вскоре вернулся проводник, принес квитанции на посланные телеграммы и букет роз, которым украсил наш столик. Флорентиец сказал, что ждет в Самаре двух своих друзей, для которых просит его оставить соседнее с нами купе. А что касается нашего, то хочет занять в нем все четыре места, чтобы хорошенько отдохнуть. Проводник объяснил, что, заплатив только за лишние две плацкарты, мы получили право на все купе. Но если хотим заказать купе для друзей от Самары, то должны внести ему вперед сумму за заказ и билеты, что мы сейчас же и выполнили.
Дальше наше путешествие шло без осложнений. В Самару мы должны были приехать ночью. Я очень устал, мне хотелось спать, и я попросил проводника сделать мне постель. Флорентиец же сказал, что будет ждать друзей, от постели отказался, а для них попросил приготовить постели в соседнем купе.
Я спросил проводника, почему вагон наш пуст. Он объяснил, что все едут на ярмарку в дальние восточные города, что в ту сторону вагоны заполнены до отказа купцами всех наций, а оттуда пока во всех поездах пусто. Но через две недели нельзя будет достать ни одного билета обратно, даже и в третьем классе.
Постель моя была готова, я отлично вымылся, с восторгом переоделся в чистое белье Али Махмеда, мысленно поблагодарил его, дав себе обещание отслужить ему за его заботу, простился с Флорентийцем и мигом заснул.
|
|||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||