``Звезды Ориона - Путь Ора``
Мистерии Таисия Черного
| 1 2 3 4 5 6 7 |
Сюда, значит, приезжают, чтоб
жить, я-то думал, здесь умирают.
Р.М. Рильке
Вот уже которую ночь, когда мир опускается во мглу, я пробираюсь этими темными пустынными коридорами, минуя дремлющих дежурных, наверх, на самый верх к той самой заветной двери, за которой, собственно, и начинаются поиски. Вот уже сколько лет я тщетно пытаюсь найти в мире одного единственного человека, всего лишь для того, чтобы быть выслушанным. Я очень верю в свой успех, потому что эта вера – единственное что у меня осталось. Дело в том, что когда-то давно, совсем случайно, я прочел в одной умной книге, будто проговорить проблему недостаточно, от этого уйдет только ее видимость, но сама она спрячется еще глубже, и тогда уже ее не достать. Важно быть понятым на неформальном, если угодно, на чувственном уровне, понятым искренне и бескорыстно. И тогда, что-то происходит, мир разламывается, и в эту щель стекает та дрянь от которой ты-то и хотел сбежать. Я понимаю – я же не конченый псих - что теория эта настолько экстравагантна, что у меня нет шансов быть понятым даже на самом поверхностном уровне, а потому я давно смирился со своим одиночеством и вовсе не собираюсь посвящать в эти тайны кого бы-то ни было. Собственно, именно поэтому я и не стал говорить доктору истинную суть дела. Я понимаю, что он не может “умирать” вместе с каждым пациентом, а потому для него вся моя внутренняя борьба будет всего лишь “историей болезни”, а то и просто бредом. Для меня же, реальность в которой я нахожусь - это настоящая беда. Что происходит я не знаю, но собеседники перестают меня слушать почти в самом начале, еще до всех событий, и я снова и снова остаюсь один со своим монитором.
В общем-то, доктор знает обо мне все, но главное все же, что не я это ему рассказал, а потому есть надежда, что когда-нибудь этот кошмар закончится.
Я выхожу на лестничную клетку, и, таким образом, мне остается не многим более половины пути. Мигом пролетаю несколько этажей и оказываюсь под самой крышей, где привычная бетонная лестница обрывается и начинается другая – металлическая, выкрашенная в какой-то нелепый желтый цвет. Тишина. Больница спит. Где-то хлопают от сквозняка двери, где-то кашляет старик. По-моему, я его знаю. Знакомый кашель. Это он схоронил лет пять назад свою жену и теперь пытается создать теорию, которая бы оправдала самоубийство христианина. Я говорил с ним во время прогулок, но мне показалось, что он как бы сам по себе. Его не интересовали ни мои аргументы ни предложения порассуждать об этой проблеме вместе. Честно говоря, сперва я подумал извлечь из его философии известную пользу, но потом пришел к выводу, что это касается лишь его одного. Я даже подумал один раз, что, наверное, рано или поздно, мир согласится и простит ему то, к чему он так стремится.
Скрипнула дверь. Я замер. Я не хочу открывать себя. Начнутся унизительные допросы – что да зачем. И наверняка я не смогу ничего объяснить…А потом они уже будут стеречь эту комнату в десять глаз.
Я постоял для верности в тени еще несколько минут, не дыша и совершенно не двигаясь, а затем сел на пол и приложил ухо к стене. Я закутался в серое одеяло вовсе не потому, что мне было холодно. Холод, голод и боль – это такие пустяки, на которые я давно перестал реагировать. Просто моя нелепая полосатая пижама так предательски выделяется в ночной темноте, а одеяло – какой ни есть камуфляж.
За стеной тихо. Это ординаторская. В это время, медсестры, бывает, пьют чай, и тогда стоит еще подождать. Но нет, за стеной ни звука. Похоже, что они улеглись, или же ушли по своим постам. Теперь я лег на пол, и накрывшись одеялом, прополз под окошком ночного дежурного. До цели остается совсем не много. Я уже не встаю, и ползу, огибая квадраты лунного света, поближе к кроватям, чтобы в случае опасности, метнуться туда и затаиться в каком-нибудь дальнем углу в темноте. Слишком уж мне дорог мой шанс, чтобы я отдал его просто так случайно подвернувшемуся санитару.
- Черт! Чуть не перекинул стойку с капельницей. Хорошо, что заметил вовремя.
Нет, тихо. Похоже, что все нормально. Оглядываюсь по сторонам – в концах коридора никого. Пробую дверь. Закрыта. Ничего. Достаю пару проволок, найденных на прогулке, вставляю в замок, и … Тихий скрежет – готово… Дверь отворилась. Зашел на цыпочках и привалился к косяку. Что же сегодня? Снова провал? Ничего, дружище. В мире живут миллиарды людей, а тебе-то один и нужен. Не может быть, чтобы ни один не согласился тебя выслушать.
Сажусь. Кресло слегка скрипнуло и выдохнуло кожаной обивкой. Нажимаю кнопку, и по экрану бежит абракадабра цифр. Какие-то сообщения, и вот, наконец, экран засветился. Двойной щелчок на иконке с маячком и что-то внутри засвистело, задвигалось и появилась знакомая страница. Набираю по памяти адрес. Это, надо сказать, довольно противное место, может быть, даже самое противное во всем интернетном океане, но другого я пока что не нашел. Здесь собираются люди, которые хоть бы и на словах, но желают беседовать, общаться, хотя, мне еще не повезло ни разу.
Опять куча всякой ерунды. “Девушка ищет девушку…”, “...для серьезных отношений…”. Черт! Какие там отношения! Ага, вот – “...для переписки по ICQ или E-mail…” … Поехали…
:-) :-) :-)
Была ночь. Осенняя лунная ночь. В такие ночи я не могу спать. Я вообще не люблю спать. Я слушала джаз, музыку чистейшей импровизации, и звуки джаза странно сплетались со звуками дождевых капель за окном. Кап-кап о подоконник - монотонные тяжелые капли. Компьютерный экран светился голубым огоньком в полумраке комнаты. Я смотрела в него, в сотый раз изумляясь чуду - волшебной возможности вести разговор с людьми из самых далеких земель, делая далекое близким...
Ну да, я вообще не понимаю некоторых очевидных вещей, к примеру то, как бежит по проводам электрический ток. В самом деле, ну как он там может “бежать”? Я и законы физики стараюсь обратить в метафизические. Особенно тот, где говорится о теле, движущемся со скоростью света. Это же просто метафизическая формула смерти, очень поэтическая к тому же: умирая, человек достигает скорости света, и сам становится светом! Чистая музыка! Ну ладно, не важно как это все происходит, однако сам факт возможности разговаривать с кем-то посредством этой фантастической штуки, еще не значит, что я хочу с кем-то говорить. В самом деле, я не слишком охотно иду на контакт, где-то в глубине меня будто всегда сидит червячок и шепчет:
- А зачем тебе это? А какой во всем этом смысл?
Вообще, это мой червь сомнений. Но смысла действительно почти никогда нет. Чего, как правило, ищут люди в подобных беседах? Какую цель в них преследуют? Чаще это всего лишь пустая болтовня. Мне хочется чего-то большого и настоящего, а получается... Небольшая бытовая суета. И снова все та же беда - слова, слова, слишком много слов. Люди тратят их бездумно, выпускают на воздух, как мыльные пузыри, и они так же быстро лопаются. Слов может быть много, если... Если человек НЕ МОЖЕТ не сказать их. Пожалуй я определяю для себя это так - слова нужны, если они жизненно необходимы, если они смогут помочь, научить, защитить, направить, короче говоря, если они оправданы.
Чего ищу я… И для чего вопреки всему дала то свое объявление… Я ищу человека, которому жизненно необходимо было бы выговориться. Именно мне. И тогда я сказала бы ему свои слова, и они не стали бы обычным словесным сором. Впрочем, я так давно ищу такого человека, что почти отчаялась, и все реже хочу вербализировать свои мысли и чувства.
Меня кто-то вызывает на связь. По-видимому, очередной ловец пустых слов.
Отвечаю на его приветствие. Разговор как-то не слишком складывается, его всегда трудно начать. Особенно когда не очень хочется. Он назвал свое имя - Кирилл.
- Почему не спишь, Кирилл?
Обычно я всегда задаю этот вопрос. Люди по разному отвечают на него, кто объясняет склонность не спать по ночам особенностью биологических ритмов, кто-то отвечает по другому, причины у всех разные, но… Я знаю, какой ответ жду. Строго говоря, я вообще не понимаю почему люди спят.
Я видела однажды прекрасный фильм "Спящий брат". Там были удивительные слова о том, что любящий никогда не уснет. Тому кто любит - не дано уснуть, он навсегда потерял способность и желание спать. Мужчины клянутся женщинам в любви и потом засыпают, забывая во сне о своих клятвах. Тот кто любит - не уснет. И тот кто ищет - не уснет, я всегда знала это. И искала того, кто ответит на мой вопрос... И тут он ответил.
- А я вообще не сплю, Наина.
- Как? - изумилась я.
- У меня нет времени на сон.
- Никогда не спишь? - спросила я.
- Почти никогда.
- И давно?
- С тех пор, как стал искать, - сказал он.
;-) ;-) ;-)
Сегодня народу немного поприбавилось. Хм... Наина. Имя-то какое. Ну да ладно, - “Привет тебе, Наина! Как поживаешь?” Смотри-ка – ответила, “аська” у нее включена.
- Ничего себе, мерси. Как зовут-то тебя?
- Обыкновенно – Кирилл я. Что поделываешь?
- Да так, всего помаленьку. Посижу, порисую, потом продаю. Так и живу. А ты куда плывешь по жизни? И отчего не спишь, Кирилл?
- А я вообще не сплю, Наина.
- Что, вообще никогда?
Ну как ей объяснить? Не могу я так сразу...
- С тех пор как стал искать…
- Чего искать?
- Не чего, а кого. Не знаю, может и тебя.
Черт, я опять загнан. Вот сейчас она спросит что-нибудь про то, есть ли семья или еще какую-то муть…
- Ну, что же, тогда вот она я. Выкладывай, зачем искал?
Ладно, я попробую. Если она не поймет даже простого, то чего зря время терять?
- Я ищу того, кто бы помог мне выбраться из прошлого. Давно ищу… Я не знаю, как тебе объяснить… Мне нужно вернуться в прошлое, чтобы умереть…
Молчание. Похоже – конец связи. Нет, смотри… Опять буквы побежали…
- Что тебе для этого нужно?
- Мне нужно рассказать историю. Но, я должен быть уверен, что ты выдержишь, и выслушаешь до конца. Желательно, не перебивай, только, если очень что-то надо будет спросить. Вот и все, пожалуй, что скажешь?
Ага, опять молчит. Сейчас аккуратненько так спросит, не прикончил ли я кого-нибудь? И опять я в идиотском положении… Впрочем, в их понимании – все в порядке…
- Хорошо, но я все же не знаю… Я обещаю только, что постараюсь. Сам понимаешь…
Что делать? А вдруг получится? Надо же, столько искать собеседника, чтобы теперь не знать с чего начать…
- Знаешь, я немного теряюсь… Я начну с самого-самого начала. Получится немного длинно, но я постараюсь без лишних подробностей. Хорошо?
- Ну, хорошо, хорошо, уже договорились. Что там у тебя такое?
- Когда все это началось я сказать не могу. Возможно, в тот момент, когда я стал мастером спорта по биатлону, а может, когда впервые напился и влез в драку… Не знаю… Случилась та драка, кстати, накануне какого-то большого чемпионата, а я тут попадаю в милицию и … В общем, тренер поднял все свои связи, и дело замяли. Я тогда очень честно отбегал весь чемпионат, на 25 км взял золото. Причем с таким отрывом, что у газетчиков челюсти поотпадали. В общем, Наина, уверовал я, что мой тренер – бог, а я баловень судьбы. В институте я появлялся редко, и тоже как-то все катилось себе. Закончил я его и должен был на чемпионат Европы ехать. Собираюсь уже. Сумки пакую. Первый мой выход в загранку. Грудь колесом. Всем своим бабам подарков понаобещал. В общем, настроение – сама понимаешь. А тут – повестка мне из военкомата. Ну, на это нам, я так подумал, наплевать. Тренер отмажет. И гуляю себе. До чемпионата три недели. Тренируюсь потихоньку, форму поддерживаю. А тут – вторая повестка. Звоню я, значит, тренеру, и тут же прям на пол чуть и не сел. Жена трубку взяла и плачет так – в больнице он со вчера, с инфарктом. Ну и дела, думаю. Что же делать-то? Спросил, когда к нему можно будет прийти проведать, а она еще больше плачет. Не знаю, говорит. Очень он в тяжелом состоянии. В реанимации. Ну, думаю, ладно. Надо в военкомат сходить. Объясню как-нибудь, чтоб подождали, а там сочтемся. Так и сделал. Прихожу с повесткой, а военком на меня из-под бровей искры пускает. “Это, что же вы, гражданин, на повестки не реагируете? Вы, особенный у нас, или как?” Да, нет, мол, говорю. Занят просто был. Чемпионат у меня Европы на носу, вот и забегался. “От армии, - говорит, - чемпионат не освобождает. Так что, подписывай давай, и завтра – в штаб округа.” Я, к слову сказать, после института своего лейтенантом вышел, потому и штаб округа меня распределить должен был, а военкомат – это так – формальность, скорее. “Да, нет, ну, товарищ, полковник, - говорю, - ошибочка тут. Я – заслуженный мастер. Честь страны и все такое..” А он снова, давай свое толочь. Я уж не знаю что мне тогда в голову зашло, какая дурь, но высказался я в том смысле, что видел их армию в известном месте, и что теперь с ним мой тренер говорить будет, который, кстати сказать, тоже полковник. Ой, что тогда сделалось! Заорал он так, что, я аж к земле пригнулся. Прибежало два дежурных – майор и капитан, и встали около двери. Полковник достал бумагу какую-то и говорит. Вот два свидетеля – показывает на тех дежурных. Или ты сейчас подписываешь бумагу, или я тебя спроваживаю на “губу”, а оттуда под трибунал. Два-три года я тебе обещаю, щенок. Тут я и понял – конец мне. То есть, конечно, я тогда еще не все понял. Я только подумал, что с чемпионатом попрощаться можно, что девки мои без подарков пока погуляют и все такое. Что делать… Беру подписывать, а полкан и спрашивает: “А ты по какому спорту мастер?” Я подумал, что может он проникнется и отпустит, и с гордостью так говорю: “ По биатлону. Вот на “союзе” третий раз золото взял!” А он так заулыбался и майору говорит: “Ты видишь кого к нам занесло! В Красный Кут его! Пущай поостынет!” Майор заржал во всю глотку и выдал: “ Так точно!” Почуял я неладное, но куда уж тут денешься? Дает мне военком приказ подписать, а я ничего понять не могу. Моя специальность военная – ПВО, пусковые комплексы, а тут какая-то Краснокутская учебка войск специального… “Чего- чего, - говорю, - при чем тут “спецназ” я же командир расчета пусковой установки!”
- Вы, товарищ лейтенант, военнослужащий теперь. И куда надо будет, туда и поедете. А разговаривать так дома будете. – И уже майору говорит. – Сегодня – на склад его. Одеть, обуть как положено, и, - смотрит так внимательно на часы, - в 17-00 на спецрейс. Все.
- Есть, - выпалил майор. - Разрешите выполнять?
- Выполняйте!
Майор сделал мне знак, кивнув головой к двери, и вышел. Я за ним. Все было так глупо, так нелепо, что казалось каким-то идиотским фильмом, в который меня втянули играть по ошибке. Хотелось встать и уйти, но только что подписанная мной бумага была всамделишная, а потому только и оставалось, что плестись за спиной майора и лупить со всей злости кулаком по стенам. Было что-то около полудня. Часам к четырем, я уже был в форме, и прибыл на доклад к военкому. Паспорта у меня уже не было.
- Вот тебе временное удостоверение, предписание… Вопросы есть?
- Красный Кут – это где?
- Где-то возле Бирухана, что ли…
- Позвонить-то хоть можно?
- Не положено. Оттуда позвонишь.
Тогда я, наверное, и понял, что капкан закрылся окончательно. Было в этом последнем обстоятельстве что-то зловещее. И пронеслось у меня в голове почему-то: “...без права переписки…” - это тоже самое, что “расстрел..” Спорить было бесполезно, да и отношения, как ты поняла, сложились не в мою пользу.
Привезли меня на военный аэродром, где ждало еще несколько человек, тоже офицеры, и полетели мы на каком-то задрипанном самолетике в Красный Кут. Там нас встретили и отвезли в учебку, которая находилась далеко за городом, посреди унылой серой степи, прошитой полынными ветрами.
Все это время я был в полном неведении. Ни куда меня занесло, ни зачем… Потом, правда, побеседовали, растолковали все в подробностях, и тогда жуть меня охватила по-настоящему. Это была учебка, где доучивались и переучивались офицеры-десантники, морские пехотинцы, войсковые разведчики, из которых потом формировали небольшие диверсионные группы для засылки в некоторые южные страны… Ну, ты понимаешь меня. Группа, в которую должны были поставить меня, была на каком-то особом счету. Я тогда и не понял даже. Короче говоря, они занимались ликвидацией повстанческих лидеров, и целью моего назначения было заменить недавно погибшего снайпера. Когда я все понял, я подумал было сбежать. Но как! Ведь у меня ни документов, ни денег – так мелочь какая-то. Одни бесполезные, теперь, ключи от квартиры, и больше ничего! Ну, еще носовой платок не первой свежести.
Дали мне койку в двухместной комнате, маленькой, но ничего. Общага же была трехэтажная, такая же унылая и серая как сама степь, располагалась на территории учебки, и за проволоку – ни-ни! Казарменное положение, отпуск раз в два месяца. Все!
Я к начальнику строевой, мол, позвонить бы, а тот ухмыляется так и говорит. Звонить здесь неоткуда. Но, ты не переживай. Военком уже твоих успокоил. Сказал где ты и что…
За дверями шаги. Набрасываю одеяло на экран, и тихонько ложусь на пол. Подползаю к двери. Кто-то стоит. Похоже, что двое. Говорят тихо… Сердце стучит, отдаваясь в ушах…Если войдут, спрятаться негде. Рассказывай потом, что ты не верблюд…Похоже, что уходят… Опять тихо…
Возвращаюсь на цыпочках к креслу, сажусь… На экране раз пять уже появилось: “Куда подевался?”, “Чего замолчал?” и т.п. Тихонько настукиваю:
- Извини, местные сложности. Ты в эфире?
- В эфире. В эфире. Будешь продолжать?
- Дальше началась “веселая жизнь”. В те жалкие часы, когда я доползал до общаги, и уже в полудреме падал на кровать, в голове проносилась одна-единственная мысль “ад”. Или же что-то подобное, но тоже не очень длинное, поскольку через мгновение я проваливался, и пролетая первую черноту, молился, чтобы сегодня дали тревогу не посреди ночи. А где-нибудь под утро, чтобы захватить хотя бы часов пять. Но нет, машина работала исправно. Примерно раз в три дня, в 2-3 часа ночи тревога, бегом до плаца, минуты на получение оружия, снаряжения, минуты бега до аэродрома, посадка в самолет по группам и выброска. Непонятно где, непонятно зачем. Об этом всегда писалось в желтом конверте, который командир группы распечатывал только после приземления, и когда парашюты были сложены и замаскированы. Обычно, все выглядело очень “просто”. Нас выбрасывали в пустыне, за 50-70 км и нужно было вернуться на базу к установленному часу. Времени было мало, и потому почти половину расстояния мы бежали. Это не было похоже на мои прежние тренировки, поскольку здесь на мне были тяжелые ботинки, и за спиной почти двадцать килограммов разного груза.
Постепенно задачи усложнялись, и нужно было прийти к базе “чисто”, то есть так, чтобы тебя не заметили скрытые наблюдатели. Потом добавлялись всякие другие упражнения. По возвращение на базу, нас добивали сдачей нормативов. Я, в основном, отрабатывал “физо” и стрельбу. Больше, пожалуй, ничего особенного не требовали, но и этого было достаточно, поскольку одна стрельба – это более двух десятков зачетов. Ладно, это не интересно. Кстати, знаешь, что было там самое трудное? Ни за что не догадаешься. Нужно было сдать норматив – пролежать неподвижно под камуфляжем двое суток. От этого можно было сойти с ума. Спать нельзя, поскольку за это время несколько раз поднимают мишени, и надо успеть выстрелить. Если выстрелить не успел, или же пошевелился – все сначала. Но, конечно же, это все равно не война. Война была впереди.
В общем, настал тот самый день. Он почти ничем не отличался от прочих, разве что вылетели мы под вечер и без парашютов. Летели долго, и приземлились на каком-то полузаброшенном аэродроме, окруженном угрюмыми горами. Там сходу пересели в вертолет и минут пятнадцать тряслись низко-низко, едва не задевая остроконечные бурые хребты. Потом вертолет завис метрах в десяти над землей, и мы по веревке спустились в темноту. Всё.
Для ребят это было не в первый раз, а я тогда-то и понял, что вот оно – началось. Командиром был Витя Павлов, майор. Он достал планшет с картой, и мы сориентировались. Стало ясно, что до места нам топать всего-то километров тридцать. Витя довел нам задание, которое состояло в том, что там, на месте, надо дождаться возврата двух повстанческих групп и ликвидировать их командиров. Он достал из планшета фотографии и протянул мне. Ты знаешь, мне стало нехорошо. Одно дело мишени, а тут… Если бы они хотя бы напали... В общем, не по себе стало. Ребята заметили мое замешательство, но виду особого не подали.
В тот раз мы сделали все как надо, затем отошли к месту эвакуации, и затем нас вернули обратно в Красный Кут. После этого нам впервые дали отдохнуть. Более того, в столовке, нам дали двойные порции и по бутылке водки на троих.
Знаешь, что еще важно было во всей этой истории? Наверное, это странно, но вся наша деятельность считалась чуть ли не государственной тайной, а потому домой звонить разрешалось, но для близких я был офицером ПВО, а потому все мои переживания всегда оставались со мной.
Так мы выполнили восемь заданий. А на девятом нас накрыли. Сходу в кольцо взяли и стянули быстро…
Черт! Мысль потерял… Говорят, нужно в таких случаях отвлечься… Гляжу в окно. Небо серое стало, значит уже часа три...
Как ты думаешь, что является сердцем группы? Командир – это мозг, а вот что такое сердце? Не знаешь. Сердце – это рация. Ее берегут больше всего. Если рация вышла из строя, то шансов вернуться в аварийном случае, у тебя настолько же мало, как у собаки защитить диссертацию. Как и полагалось, ее мы припрятали за камни, включили аварийный маяк, а сами лежим в обороне. Место ничего себе. На пригорке. Минут пятнадцать протянуть можно. А больше и не надо, обычно к этому времени два вертолета подлетают, а после того, воевать уже не с кем. В общем, обошлось на этот раз.
Черт, снова шаги… Опять набрасываю одеяло и ложусь. Проходит мимо. Ну и иди себе с богом, не останавливайся.
- Извини, что прервался. Ты жди меня. Здесь иногда проблемы возникают. Если я задумаю выйти, я тебе обязательно скажу. А так, считай, что авария у меня. Ладно?
- Ладно-ладно. Продолжай.
- Так вот, в тот раз все обошлось. Вернулись все. Знаешь, после этого первого боя, мы настолько близкими стали, ближе, чем братья. Я даже сравнить ни с чем не могу… Дали нам тогда по медали “За отвагу”. Потом еще пять забросок, и все то же самое, а на другой раз велели нам казармы ихние заминировать. Я тогда на задание без винтовки своей пошел, непривычно было так, обыкновенный десантный автомат за спиной, легенький как игрушечный. Да и задача моя состояла в том, чтобы “на стреме” стоять, а в случае приближения патруля, подать условный сигнал. Но и на тот раз все обошлось. Так было у нас более тридцати забросок, на моем счету - 28 ликвидаций. Ты знаешь, я только теперь задумываюсь о том, что они мне вроде как ничего не сделали, и почему это я должен был их убивать? А тогда, были они и были мы. И весь мир состоял из этих двух лагерей…
Но вот получилась такая каша. В тот самый день, группа пробиралась от места выброски к исходному рубежу. Тихо шли, ночь была, и все вроде бы нормально, никакого пижонства. Не курили, ничего такого. Просто, те уже ждали нас. Я уж и не знаю, кто мог навести, но только иначе быть не могло.
Да, вот, что еще важно. В группе есть три предмета, которые считаются общими, а потому несут их всегда по очереди. Это – рация, 20-ти литровая канистра с водой и две дополнительных коробки для пулемета. Иногда, по необходимости, добавляют гранатомет, но тогда не было. Да, так вот, тот, кто несет рацию - идет всегда сзади. Это место в строю считается самым безопасным. Была моя очередь рацию нести.
Мы шли уже часа три, и может быть, чуть устали, а, может быть, чего-то не заметили, не знаю. Тропа была узкой. Слева от нас сбегал вниз довольно крутой склон, сплошная сыпуха с небольшими выступами, а справа – тоже почти отвесная скальная стенка. Все ребята уже повернули за небольшой выступ, а я был как бы с другой стороны. И тут раздался мощнейший взрыв. Упал я на спину и головой сильно стукнулся. Это еще помню, а потом, как бы во сне, я нашарил тумблер аварийного маяка, слава богу рация уцелела, включил и пополз вперед. Извини…
Странно, ведь если я сплю мне ничего другого не снится. Только та страшная картина… Изуродованные ребята, кругом кровь, дым а снизу и сверху ползут те… А сейчас не могу об этом написать. Руки дрожат… И хорошо, что голос подавать не надо…
В общем, все там остались. Тех, что вверху спускались, я из винтовки мигом снял, их немного оказалось, а вот тех, что снизу, наверное, человек пятьдесят было. Знаешь, я даже не знаю как все получилось. Меня ведь контузило немало, вижу все в каком-то красно-фиолетовом цвете, не слышу ничего, руки плохо слушаются… Вот в таком состоянии, я собрал пулемет, отер с него Серегину кровь, и пошел поливать из него куда-то вниз. Я не знаю, попадал я или нет, я вообще не помню почти ничего, даже как прилетели вертолеты. Потом, вроде бы кто-то сделал мне укол в плечо и очнулся я уже в госпитале. Подлечили меня маленько, от контузии отошел. И вот с тех пор умираю каждый день вместе с ними со всеми. Доктор говорил, что это пройдет, через полгодика - годик. Но вот уже четыре года минуло, а ничего не прошло, и я не могу вырваться из этого плена.
Что скажешь, Наина?
:-( :-( :-(
Когда же я поняла, что вся превратилась в слух, что сердце мое словно раскрылось, готовое внимать его рассказу? Тогда ли, когда он ответил на мой вопрос о сне, или позже, когда стал рассказывать свою историю, или тогда быть может, когда попросил выслушать его? Я не знаю, да и какая разница ? Важно было другое - я поняла, что начинается нечто значимое, может быть какое-то испытание в моей жизни, проверка на что-то, и от того, как я поступлю в данной ситуации, будет зависеть очень многое. С тех пор как, по сути дела, по моей вине погибла Таис, я стала бояться НЕ УГАДАТЬ, не увидеть, не понять, не выдержать экзаменов, которым подвергает нас жизнь. Таковым может обернуться что угодно. Например, вдруг появляется человек, которому плохо, и которому реально нужна помощь, или возникает ситуация, в которой ты должен принять важное молниеносное решение. Меня нередко подвергают испытаниям на прочность или силу, не суть важно на что именно, но я очень стараюсь быть внутренне готовой к подобным событиям, я боюсь… Ах, как же парадоксально это звучит - струсить в тот самый момент, когда от тебя требуется все на что ты способен, вся твоя вера и воля.
А бывает и так, что ты держишь в руках чью то судьбу, как в детских сказках - волшебное яйцо, в котором заключена жизненная сила, нет ничего более хрупкого, чем человеческая жизнь, один неверный шаг, ты покачнешься и... Вдруг разобьешь? Я, возможно, слишком поэтично оформляю свои мысли, но если уйти от столь экстремальных ситуаций, и рассмотреть другие, из тех, что встречаются если и не ежедневно, то очень часто, на каждом житейском перекрестке, то ведь и в самом деле не редко нам требуется дать совет, оказать какую-то помощь другому человеку, и всякий раз в голове стучится вопрос: а все ли ты сделал в данной ситуации, выдержал ли?.. Ведь чего тогда стоят все пройденные тобой пути, твоя слезами и кровью завоеванная империя, сотни прочитанных книг, спрессованных в мировоззрение, чего все это стоит, если ты не сумел помочь одному конкретному человеку?..
И сейчас я будто почувствовала, что разговор с моим виртуальным собеседником становится чем-то важным в моей жизни.
Слова, слова... Да, слов всегда слишком много, но иногда они складываются во что-то бесконечно важное. Есть такие моменты и такие встречи, при которых каждое слово становится священным, содержащим в себе имя Бога.
И, быть может, я молчала столько времени, чтобы однажды превратиться в слух. И я внимала его рассказу, который был неровен, сбивчив, да, часто можно даже через экран почувствовать состояние того, с кем говоришь, и мне казалось, что даже буквы возникающие на экране, набранные его рукой, были необычными, какими-то очень уж эмоциональными. У моего виртуального собеседника, нервы были подобны оголенным проводам, разбрызгивающим жгучие искры, и я чувствовала это. Временами он куда то исчезал, и я с волнением, ждала появления новых букв, следующих нервных, пронзительных строчек. И по мере того, как я узнавала все больше, я стала испытывать тревогу за этого человека. Казалось, он подошел прямо к самому краю пропасти и смотрит вниз. Может быть, его еще можно оттащить от этого края, а может и нет. И тогда я решила встать на этот край вместе с ним и заглянуть в пропасть, а там... Будь что будет!
8- 8- 8-
- Все, Наина! Уже светает. Мне нужно возвращаться. Продолжим завтра, если не возражаешь.
- Ладно, до завтра.
Я погасил экран, и размеренное гудение дисководов убежало куда-то по проводам вниз. Стало совсем тихо. Я встал и двинулся к двери. Теперь главное – выйти незамеченным. Это, пожалуй, самое трудное во всей моей экспедиции, ведь я не вижу ничего, что за дверью. Обычно, я приоткрываю дверь, и в щель смотрю вперед. Видно, примерно, метров на десять, но это все же лучше, чем ничего. Затем делаю щель чуть пошире, и выставляю небольшое зеркальце, которое я украл у стоматолога во время очередного осмотра.
Сзади вроде бы тоже никого. Делаю щель пошире и убеждаюсь, что коридор пуст. Пустынное черное пространство, заполненное тишиной, и едва слышным звуком неведомо где капающей воды. Выхожу на цыпочках, прикрываю дверь. Замок едва слышно защелкивается. Проползаю мимо ординаторской – там тихо, затем на лестницу… Все, здесь уже никакой опасности. Даже если меня и увидят, я вполне могу сказать, что выходил в туалет. Дошел до своей комнаты и лег. Закрываю глаза.
…Желтый унылый пейзаж, пыльная дорога петляющая между холмов. Я лежу в распадке между больших камней. Вся остальная группа немного поодаль. По дороге проезжает старенький совсем разбитый грузовик без одной дверцы. В кузове человек пять. Кабину видно хорошо. Там два человека. Прицеливаюсь, легко касаюсь спускового крючка. Выстрел, словно тихий хлопок… Крики. Грузовик остановился, люди высыпали из кузова и улеглись прямо на дороге…
Не могу спать. Погасил ненужный теперь свет ночника - рассвело совсем. Что же Наина? Ну рассказал я ей, и что дальше? Правда, говорят, что эффект не приходит сразу. Хорошо бы, чтобы выздоровление началось с возможности снова спать, или хотя бы не видеть те чужие смуглые лица в перекрестье прицела…
:- :- :-
Прогулки мне тоже изрядно опостылели. Оно и понятно – один и тот же двор. Одни и те же люди. А вот и тот старик-философ. Подхожу поближе и мы раскланиваемся.
- Как поживаете?
- Да ничего, живу вот пока…
- Как продвигается ваша философия?
- Да, видите ли, молодой человек. Я все время кручусь около тезиса “Просите, и дано вам будет.” Однако все не так просто, как я думал поначалу. Вот, скажем, прошу я смерти. Уже пять лет слишком прошу и что же?
- Ну, может быть просить надо как-то по-особенному?
- Просил я по-всякому, и уж отчаялся было. Думал, что сам тезис слишком фигуральный, не годный к решению узких житейских проблем. А вот теперь я считаю по-другому.
- И каково же ваше мнение теперь?
- Нельзя просить у Христа того, что противно Христу. Ведь по сути, я хочу совершить самоубийство его руками.
- И каков же выход?
- Если бы я знал, молодой человек, выход, я бы с вами тут уже не разговаривал… Я не знаю что делать, в том-то все и дело. Я понимаю так, что бывает ставят нас в начале туннеля, двери за спиною закрывают, и идти можно только вперед. Ни назад ни в сторону выхода нет. Следовательно, не следует терять время на боковые поиски, на попытки открыть дверь у себя за спиной. Нужно напротив – бежать вперед изо всех сил. Что это значит в моем случае, я пока не знаю. Но думаю, вот об этом-то и можно спросить, руководствуясь тезисом “Стучите, и отворят вам”.
Старик вдруг сел прямо на землю и обхватил лысую голову руками. Я отошел в сторону. Как просто и ясно. Но что же это может значить в моем случае? Интересно, что скажет на это Наина? Может быть, это возврат в армию? Да, пожалуй, это и стоит с ней обсудить…
Остаток дня прошел незаметно, и вот уже солнце, поиграв на стенах злобными красноватыми “зайчиками”, рухнуло за горизонт, унося за собой тяжелый липкий зной уходящего дня. Больница постепенно погрузилась в тишину, а к полуночи выкатилась Луна. Накидываю на себя одеяло и осторожно выхожу в коридор. Тишина…
:-) :-) :-)
Сегодня я села к монитору еще до полуночи. Да, пожалуй, я несколько волновалась – что, если мой ночной собеседник не объявится? Вдруг эта связь только начавшись, уже порвалась, и что если прошлой ночью я упустила что-то очень важное, не сумела найти нужные слова, и не смогла помочь ему, что тогда? Где он и что с ним...
Я долго сидела у горевшего экрана, думала о происходящем, временами бросая тревожные взгляды на экран, словно бы пытаясь мысленно вызвать своего ночного знакомца на разговор. И вот, наконец - он объявился!
Я вздохнула с облегчением : "Слава богу, ничего не случилось!"
- Привет, Наина!
- Привет! Я уже стала волноваться, куда ты подевался?
- Почему? - спросил он.
- Не знаю, Кирилл... Просто хотелось дослушать до конца твою историю.
- До конца? - на какое то время он замолчал. - Но я, ведь, уже, в общем-то, все рассказал…
Теперь замолчала я.
- Эй, ты чего молчишь?
- Я здесь, Кирилл… Интересный поворот! Признаться своими словами ты меня здорово озадачил. Мне кажется, история еще и не начата, толком, а ты говоришь, что рассказал все до конца, это очень странно.
- Наина, я…
- Кирилл, а ты можешь ответить на вопрос: "Что такое "Я"?"
- Ты задаешь необычные вопросы, Наина.
- Но я не жду от тебя ответа, я просто хочу, чтобы ты ответил на этот вопрос себе сам.
- А что такое "я" для тебя, Наина?
Хм… забавная манера - отвечать вопросом на вопрос. Ну ладно, попробую ответить, вот только получится ли складно, не знаю. "Я" - широкое понятие, Кирилл, неплохо было бы его сузить, ну пожалуй я бы сказала, что "Я" - это ты, Кирилл, "Я" - это ветер в липах, "Я" - это монотонные капли дождя, "Я" -это свет далеких звезд, "Я" - это твои погибшие друзья, "Я" -это те, кто их убил, "Я" - это тот полковник, пославший тебя в армию, "Я" - это те, кого ты убил, "Я" -это те, кого ты убиваешь в своем воображении каждую ночь, "Я" - это миллионы мертвых, и миллионы живых. Может, чем черт не шутит, "Я" - это и тот, кто спасет тебя. А "Ты"… "Ты" - это "Я", Кирилл. Бредово звучит, да? Скажи вообще, Кирилл, могу я быть с тобой откровенна?
-Да, Наина, конечно. Иначе просто нет смысла.
-Ну и хорошо! Слушай, Кирилл, а ты не пробовал отнестись ко всему происходящему, как к какой-то данности, не окрашивая это эмоционально: плохая данность, хорошая. Это же натуральный бред - потому как данность, она и в Африке данность, просто случилось именно так, а не иначе. Не пытался ли ты объяснить себе, почему вообще остался в живых, что стоит за этим событием?
А может быть, тебе следует отнестись к своему состоянию, просто как к болезни? Ну знаешь, люди иногда болеют - работал организм, а потом - хоп, пошел вразнос. Не пробовал ты увидеть это именно так? Попробовать отлежаться, отсидеться, переждать? Что об этом думаешь?
- Я пытаюсь понять, как мне жить дальше, как суметь избавиться от своего прошлого…
- А так ли надо это делать, Кирилл? Подумай.
Наверное, если бы я говорила вслух, голос мой звучал бы жестко и уверенно. Но на самом деле я чувствовала себя канатоходцем, балансирующим на канате, шаг влево, шаг вправо - и все пропало. Я знала, что то, что происходит также и мое испытание, и я… Да, я и сама хотела понять что-то очень важное, и помощь Кирилла была мне также необходима, как и моя ему.
- Своим вопросом ты хочешь сказать, что возможно следует принять его? Я правильно понял тебя, Наина?
- Я рада, что это сказал ты. Я бы еще хотела спросить кое-что: скажи, Кирилл, кто поведал тебе пошлую вещь, что все мы непременно должны быть счастливы? Тебе было послано испытание, стало быть о тебе помнят, Кирилл. Может, тебе просто попробовать пройти этой отпущенной дорогой, не сворачивая и не уклоняясь в стороны, подставить лицо этому сбивающему с ног ветру, и идти вперед, прямо, не сворачивая. А вдруг, Кирилл в конце пути ты обнаружишь нечто необычное?
- В моем случае, таким испытанием была армия, значит, идти прямым путем, не сворачивая с дороги означает - вернуться туда?
- Я не знаю, Кирилл, да и откуда мне то это знать? Скажи, а ты не думал об этом?
- Думал, Наина, думал.
- Ну так, а в чем тогда проблема? Интересная штука, а вдруг вернувшись туда, ты сможешь найти некую точку, можно называть ее центром, от которого и стали расходиться круги твоего будущего, всех событий, случившихся с тобой.
- А что, если центр находится где-то еще раньше? Да и потом, зачем его искать? Ты ведь сама говоришь, что важно держаться направления, подставив лицо ветру. Что, если центром был мой военком? Зачем мне его искать? Это будто бы дверь, которую закрыли у меня за спиной… Нечего уже туда тарабанить. Там уже пусто… А насчет армии, я даже не знаю. Перед тем как попасть в этот “санаторий”, я встретил, было, одного человека. Когда я служил, он был капитан. Сейчас майор. Предлагал вернуться. Обещал устроить инструктором туда же в Краснокутскую учебку. Думаешь, стоит?
- Не знаю, подумай.
- Странно, но мне почему-то радостно от этого разговора с тобой… Представляешь, я уже много лет не испытывал подобного чувства. Знаешь, Наина, я попробую, если меня возьмут, конечно. Все-таки, много времени прошло. Возможно, придется потрясти наградами.
- Что ж, потряси. На то они и награды.
- Мне пора, Наина! Я должен идти!
- Я бы хотела сказать тебе на прощание одни слова, Кирилл. Когда-то они просто пронзили меня :"Освобождение в оковах, утешение неумолимо", подумай над этими словами, и... возвращайся! Следующей ночью я опять буду ждать тебя.
;-) ;-) ;-)
Прошло уже более недели с тех пор как я ее нашел. И действительно, многое изменилось. Во-первых, вернулся сон. Видимо, что-то во мне вообще изменилось, поскольку доктор по несколько раз в день теперь заглядывает мне в глаза, бьет молоточком по коленям, и будто бы с удивлением говорит себе под нос: “Славно-славно.” У меня же и впрямь все теперь иначе. Появился какой-то вектор, направление, и я, не колеблясь определяю, что мне нужно, а что нет. Павел, мой давешний товарищ, хлопотал над моими документами, и теперь уже почти все готово, чтобы снова надеть погоны. Это, наверное, одна из последних моих прогулок в этом больничном дворике. Хорошо сегодня, тепло, весело по-весеннему, хотя и лето, но почему-то не видно старика. Он сегодня приснился мне в каком-то странном балахоне. Подозвал меня пальцем, и сказал шепотом:
- Все очень просто, молодой человек. Все так просто, что даже говорить совестно…
- Что просто? – удивился я.
- А, терзания ваши, да и мои тоже. Все так надуманно и замысловато, а между тем, ответ элементарен и давно написан. Однако, мы себе вообразили, что достойны чего-то большего. Зауми нам подавай!
- О чем это вы? В чем ответ-то?
- Ответ в том, что каждый из нас должен придерживаться своего пути. И словом нашим в случае согласия должно быть – “да”, а в случае несогласия – “нет”, а все, что сверх того – то от лукавого. Понятно вам, наконец?
- Да не очень как-то…
- Ну, ничего, мой дорогой. Скоро поймете. Это просто. И с этими словами, он стал не то удаляться, не то растворяться…
Надо бы поискать его. Подхожу к “старшей”.
- А где старик Михаил…Черт, отчества не помню…
- Это из пятнадцатой что ли?
- Наверное…
- Так он умер сегодня ночью. Он тебе кто?
- Никто. Так, знакомый…
Отхожу ошарашенный. На душе грустно и радостно одновременно. Значит, выход есть, и старик прав, что все должно быть как-то очень просто. Все ответы должны быть рядом с нами, если не внутри нас. Надо бы с ним попрощаться, и я направился к главврачу, спросить разрешения пойти в морг.
:- :- :-
- Привет, Наина. Сегодня последний день моего пребывания здесь. Страшно и непривычно выходить в мир, после столь долгого перерыва.
Я вот думаю, как начать действовать?
- Какого черта, Кирилл! Тут либо думать, либо действовать!
Почему ты вообще вообразил себе, что с тобой происходит что-то исключительное и небывалое? Со своими соплями и стенаниями мы, Кирилл, пылинки в масштабах космической пустоты. И какого черта, ты думаешь будто твоя беда и эти твои дурацкие переживания значительнее, чем беды других людей? Что ты вообще о себе воображаешь?
- Почему ты так жестко говоришь со мной, Наина? Признаться после всех наших разговоров я не ожидал от тебя такого.
- Мне плевать на твои ожидания, Кирилл. Знаешь, я начинаю уставать от тебя. Ты до сих пор не понял слов: "Освобождение в оковах". Может быть ты боишься, Кирилл? Ты боишься избавиться от своих страхов? Или ты боишься понять и принять на веру, что твои страдания ничуть не значительнее страданий всех других людей, всех, без исключения?
Прости, но ты будто сидишь в лодке, которая идет ко дну, и тупо, как барашек на заклании смотришь на то, как вода все прибывает. Ты боишься броситься в воду, и поплыть. Потому что кто-то сказал тебе однажды, что ты не умеешь плавать. И ты послушно принял это на веру! А ты не думал о том, Кирилл, что возможно ты умеешь плавать, но просто забыл об этом. Что если остается только вспомнить... Но для этого надо прыгнуть в воду.
- А если я не выплыву, Наина?
- Ну значит, не судьба! Одним утопленником будет больше. По крайней мере, попытайся это сделать. Да, и вот еще что... Знаешь, больше не вызывай меня на связь, я не вижу больше смысла в наших разговорах. И вообще - только ты сам и можешь себе помочь. Если ты действительно этого хочешь – то, стало быть, ты сможешь сделать это. Один мудрый человек сказал, что любое желание дается нам с энергией на его осуществление. Только смотри - воды все больше, вряд ли у тебя остается время на раздумья. Пока, Кирилл! Удачи!
Я разорвала связь, и почувствовала дикую усталость и грусть. Мне стоило больших усилий сказать ему, что наше общение следует прекратить, за это время он стал мне бесконечно дорог. Но я знала, что иначе нельзя, ведь плавать учат только так - бросают в воду, выплывешь - не выплывешь, этакий дзен...
Но я знаю, что буду помнить о тебе, Кирилл, и молиться за тебя, и желать тебе выплыть. И конечно ждать - а вдруг когда-нибудь я получу весточку от тебя? Кто знает…
:-) :-) :-)
- Привет, моя дорогая Наина. Глупо и неуместно благодарить за спасение жизни. Просто нужно дать понять всеми дальнейшими поступками, что на тебя можно рассчитывать. Ты можешь рассчитывать на меня всегда, подружка. Пока что - это просто слова, но только лишь потому, что я далеко, и поступки мои тебе не видны. Прошел уже год, с тех пор как я познакомился с тобой, и ты спасла меня от неминуемой гибели. Теперь все изменилось. Жизнь течет себе и течет... Я растворяюсь в новых курсантах, тренировках, службе. Счастлив ли я? Не знаю, я теперь не думаю об этом, ибо никто не обещал нам счастья ;-) Я живу себе и все, просто живу. Пожалуй, лет пятнадцать назад, ни в каком кошмарном сне я не смог бы увидеть свою судьбу такой. Но пришло время, и мир перевернулся, а точнее, это меня в нем перевернули… Однако, все относительно, и если мир вокруг тебя переворачивается, то разумнее всего не плакать, а просто встать на голову.
Твой Кирилл.
| 1 2 3 4 5 6 7 |