|
Библиотека ``Звезды Ориона - Путь Ора`` |
|||||||||
Конкордия Антарова - Две ЖизниКнига 2
Глава 1. Бегство капитана Т. и Наль из К. в Лондон. Свадьба.
Спешно покинув сад дома дяди Али Наль в сопровождении двух слуг, из которых один был ее двоюродным дядей, переодетым слугою, молодого Али и капитана Т. вошла в дом капитана Т., где она никогда не бывала и даже представить себе не могла такого момента своей жизни. Выросшая в двойственной обстановке, давимая всеми тяжелыми условностями гаремной жизни, Наль постоянно попадала в отдушины ума, образования и теоретического знания жизни цивилизованного и культурного общества, к которым подводил ее Али Махоммет, нарушая все утлые правила затворничества женщин всюду, где только была малейшая возможность. У Наль было всегда европейское платье и обувь, к которым ее, как бы играя, приучал дядя Али, вызывая тем негодование старой тетки и синклита из муллы и его фанатиков-правоверных.
Девушке поэтому было просто переодеться в костюм, приготовленный ей дядей в этом доме. Смеясь, она закутала молодого Али Махмеда в свой розовый свадебный халат и драгоценные покрывала. Без слез она рассталась с братом, кинувшись ему на шею, хотя в глазах обоих блестели слезы.
— Мужайся, Наль. Все случилось не так, как я предполагал, но... будь счастлива, вспоминай иногда меня и верь: если дядя Али сказал — так оно и быть должно. Если он тебя отдал капитану Т. — значит, там твой путь. А счастье зависит от тебя. Не бойся ничего. Иди весело и старайся до конца понять, зачем дядя создает тебе другую жизнь и посылает тебя в нее. Одно только помни: нам с тобою общий дан завет — верность до конца. Будь верна капитану так же, как ты верна дяде Али. И ты везде победишь.
Голос молодого Али дрожал, лицо было вдохновенно и прекрасно. Оно сейчас жило. Ничто в нем не напоминало маски того полумертвого существа, которое с отчаянием смотрело, как Наль подает капитану цветок.
— Время. Прощай, сестра. Я всегда буду тебе верным другом, и нет между нами ни расстояния, ни разлуки.
Взяв пару крошечных туфелек Наль в руки, завернувшись в ее покрывало, Али выскользнул из дома и пропал во тьме. Насколько просто было для Наль переодеться в европейское платье, настолько же трудно было ей побороть привычку к покрывалу и оставаться среди мужчин с открытым лицом. Когда капитан Т. постучал к ней и спросил, можно ли войти, готова ли она, ей было страшно и чуждо ответить согласием. Увидя ее в простом синем английском костюме и с распущенными до пола косами, перевитыми жемчугом, он пришел в ужас.
Поняв, как нелепо она оделась и какую улику дают ее косы, Наль не дала времени опомниться изумленному капитану и отхватила ножницами свои косы до пояса. Она уложила их вокруг головы и надвинула глубоко на лоб шляпу.
Закутав ее еще в легкий шелковый плащ сверху, капитан сказал:
— Унося отсюда дивный образ Али, мы пред ним — муж и жена, Наль. Мы оба повинуемся ему, и оба будем до конца дней верны ему. Мы уходим без него, но он с нами. Если вы идете без страха, мы победим и выполним поставленную нам задачу.
— Я не знаю страха, капитан Т. Я его не знала никогда. Я ваша жена перед дядей и Богом. И верность моя Богу — это верность дяде и вам, — спокойно ответила Наль.
Слуги вынесли их небольшие чемоданы в коляску. Лошади сразу пошли быстрой рысью, и Наль стала привыкать к темноте.
— Я ни разу не была ночью на улице, даже за воротами сада, — шепнула Наль сидевшему рядом с ней капитану, которого еле узнавала в непривычном штатском платье.
— Перейдем на английский язык, Наль. Теперь вы — жена лорда Т. Старайтесь держаться высокомерно до глупости, как вы читали в английских книгах. Вот вам густой вуаль, — и капитан помог Наль обвязать вокруг шляпы и спустить на лицо довольно плотный синий вуаль.
— Как мне это приятно, — засмеялась Наль. — Разыгрывая из себя гордую даму, я избавлюсь от назойливых разговоров.
— Не забудьте опереться на мою руку и до самого момента отхода поезда изображайте из себя великую даму-икону, для которой существует на свете три рода рабов разных социальных ступеней: я — муж и первый раб — удостаиваюсь разговора. Ваш дядя — нечто вроде секретаря — второй раб, к которому снисходят до признания его человеком. А слуга — третий раб, кому только кивают или делают жесты. Так живут всю жизнь важные дамы. Так постарайтесь прожить одну-две недели, пока не выберемся на свежий воздух и не кончится наиболее скучная часть нашей жизни.
Наль не успела ответить, экипаж подкатил к освещенному вокзалу. Лорд Т. вышел первым, подал руку своей закутанной супруге и послал секретаря взять заранее заказанные билеты. Через несколько минут подошел поезд, секретарь и слуга устроили своих господ в разных купе и прошли в другой вагон, где ехали сами.
Когда поезд тронулся, лорд осведомился и лично убедился, что его супруга устроена удобно, любезно с ней простился и сказал, что утром придет ее проведать. Все было так чуждо Наль, так незнакомо и так неудобно. Личико ее было такое растерянное, что лорд-муж спросил, уже выйдя в коридор, не нуждается ли его супруга в секретаре. Обрадовавшись возможности побыть с дядей, Наль просила его прислать немедленно. Лорд послал за ним проводника и оставался в коридоре, перекидываясь со своей супругой малозначительными фразами до тех пор, пока не явился секретарь.
— Графиня желает написать несколько писем, у нее бессонница, — сказал лорд секретарю, который низко поклонился и вошел в купе графини. Поцеловав руку жене, лорд, закрывая двери, шепнул мнимому секретарю:
— Оставайтесь до шести часов. Я займу ваше место утром, а вы отдохнете у меня в купе. Дайте Наль спать, сами дежурьте.
Вернувшись к себе, капитан Т. лег на диван и, приказав себе — как это делал уже много лет — проснуться в шесть часов, мгновенно заснул.
Наль спать не могла. Все ее поражало. Дядя должен был объяснить ей все устройство вагона. Он рассказал ей также про весь их путь до Петербурга и описал, как выглядит гостиница, если они остановятся в Москве.
— Не знаю, будем ли мы останавливаться там. Думаю, что нам надо мчаться во весь дух, чтобы как можно скорее быть в Лондоне, — говорил дядя-слуга.
— А как туда доедем?
— Сядем на пароход на Неве. Теперь установлено прямое водное сообщение. Через семь дней будем в Лондоне.
— Как? Семь дней будем ехать морем? — с удивлением сказала Наль.
— Да, морем. Я, к сожалению, плохо переношу море. Придется капитану Т. самому караулить на пароходе свою важную жену, — смеялся дядя. — Но мы с тобой выходим из рамок барыни и раба. А чтобы тебе свыкнуться с этой ролью, важная дама, начните свой ночной туалет. В чемодане ты найдешь легкое платье. Я посижу у окна, ты переоденься и ложись спать.
— Нет, дядя, спать немыслимо. Я могу лечь, если ты желаешь. Но ведь от мыслей лопнет голова, если я хоть половины их не додумаю до конца.
Когда через час дядя окликнул племянницу, ответа он не получил. Старик улыбнулся и принялся за чтение. На его безмятежно спокойном лице старого философа не было заметно ни малейшего волнения. Ничто, казалось, не нарушало его равновесия. Он точно таким же спокойным и трудоспособным был сейчас, как в привычной мирной обстановке своего окруженного виноградником дома, где он оставил многочисленную семью. Книга и делаемые им при шатком свете свечи заметки помогли ему не только не замечать мелькавших станций, но он с удивлением приветствовал капитана, тихо вошедшего в купе.
— Говорила, что спать не сможет, — шепотом, лукаво улыбаясь, сказал лорду Т. секретарь. — А вот и непривычная тряска, и стук колес — все молодости нипочем.
Секретарь отправился в отделение своего господина, а последний устроился на соседнем с Наль диване.
Наль все спала, по-детски подложив ручку под щеку. Капитан заботливо закрыл щелку в занавеске окна, через которую подбирался солнечный луч к волнистой головке, и снова сел на свое место. Он впервые видел Наль с закрытыми глазами. Черные длинные ресницы бросали тень на розовые щеки, прелестные губы улыбались. Эта почти детская жизнь принадлежала ему. Еще вчера он считал невозможным не только быть соединенным с Наль, но даже пройти жизнь вблизи от нее. А сегодня он едет с нею, получив ее из рук Али. Едет, чтобы жить и трудиться, свободно любя ее перед всем миром.
«Счастлив ли человек, если несет ответ за две жизни?» — думал капитан.
Отдавая ему Наль, Али сказал, что ответ капитан будет давать за две жизни, ибо Наль дитя, а он не только муж, но и первый друг-воспитатель.
«О, да, — продолжал свои мысли капитан, — выше той любви, где человек согласен дать ответ за жизнь любимого, и быть не может. Али доверил мне часть самого себя. Я должен продолжать его дело и помочь Наль раскрыть в себе все силы жизни».
— Дядя, знаешь, даже лень глаза открыть. А я хвалилась, что половину мыслей додумаю, — медленно проснувшись, сказала вдруг Наль. — И знаешь, очень странный мне снился сон. Я все время видела во сне капитана Т., а вовсе не дядю Али, как полагала. Мне казалось, что это он сидит, а не ты. И что я его жена, и что нас венчают по-европейски. Правда, смешно?
— Не очень, Наль.
Наль вскочила с дивана в полной растерянности.
— Как же это случилось, что вы здесь, а я сплю? — огорченно сказала девушка.
— Мне не хотелось будить вас, а дяде надо было отдохнуть. Не огорчайтесь. Надо привыкнуть играть роль моей жены. Не забывайте, что мы беглецы и от нашего самообладания зависит талантливо разыграть роли и спасти наши жизни. И не только наши, но и всех тех, кто помогает нам в целом ряде мест одновременно в эти минуты. Трудно вам, Наль, путешествовать в первый раз в жизни, и особенно без женской помощи. Будем вместе стараться вести себя так, чтобы нас принимали за важных и влюбленных супругов. Сейчас постарайтесь причесаться. В парикмахеры я не гожусь, хотя гример я хороший. Но критиковать вашу прическу — берусь.
— Если вы будете тихо сидеть у окна, капитан Т., я постараюсь причесать голову, как видела на модной картинке у дяди Али. Только не смотрите на меня, пока я не скажу.
— Не смотреть на ваши парикмахерские таланты до сигнала согласен. Но на модную картинку — совершенно не согласен. Вы выньте из волос все украшения и положите косы во-круг головы, как вчера.
— Как? Все, все украшения вынуть? Разве европейские женщины не носят украшений? Это очень скучно.
— Носят, Наль. Но в волосах они их носят только на балах, обедах, очень изысканно и умеренно украшаясь ими. Украшения, как шляпы и меха, имеют свое законодательство в женских модах. Иная шляпа одевается только утром, другая — после обеда, а есть шляпы, скрашивающие только коляски.
— Как же это все постичь, чтобы не сделать бестактности и не осрамить дядю Али или вас, капитан Т., — с уморительной детской серьезностью спрашивала Наль.
— Я думаю, вам, постигшей такие духовные большие задачи и не менее трудные математические истины, Наль, не будет трудно понять внешние правила условной цивилизации того нового народа, среди которого мы будем жить. Для начала снимите весь жемчуг с кос и ваши драгоценности с шеи и ушей. Они чрезмерно драгоценны для вагона. Вы, наверное, найдете, среди уложенного вам, какие-нибудь маленькие, не свешивающиеся серьги. А волосы в дороге не украшаются ничем.
— Как странно. У нас именно в дорогу и надевается все самое драгоценное.
Довольно долго капитан сидел, отвернувшись к окну, думая, как трудно будет Наль привыкать к новой жизни, на каждом шагу натыкаясь на затруднения.
— Ну, вот я готова, — услышал он за собой.
Наль стояла перед ним в белой блузке и синей юбке. Волосы ее были гладко причесаны на пробор и уложены вокруг головы. Казалось, этой прелестной головке было тяжело от кос, а непривычка к шпилькам заставляла Наль все время пробовать рукой, на месте ли ее косы. Сквозь тончайший батист просвечивало розовое тело рук и груди. Выражение огромных глаз было радостное, доверчивое. Ни одного облачка сомнений или сожалений о покинутом доме и любимых в нем. Ни малейшей тревоги о неизвестном будущем — ничего не было на лице Наль, кроме желания сейчас получить одобрение капитана своему внешнему виду.
Уверив ее, что все в ней не оставляет желать лучшего, капитан проводил свою жену в умывальную комнату и остался ждать ее в коридоре.
Мысли о Левушке — до сих пор его единственном близком спутнике жизни и путешествий — пробежали облаком в сердце капитана. Левушка, возвратившийся с пира. Левушка, распечатавший письмо. Левушка, впервые пускающийся в жизнь без него...
«И здесь мой ответ за две жизни», — снова подумалось капитану.
Проводив Наль из умывальной комнаты обратно в ее купе, лорд приказал проводнику позвать из своего отделения секретаря. Секретарь, человек опытный и немало путешествовавший в жизни, устроил все дела по части завтраков и обедов на весь путь. Наль не знала никакого беспокойства об этой стороне дела, все подавалось мужу и жене в их купе.
Первый день путешествия приходил к концу. Наль освоилась со своим новым бытом, и все окружающее перестало ее удивлять. Она больше не поражалась свободе обращения не закрытых покрывалами женщин с мужчинами, но выходить до полной тишины и тьмы ночи из купе она отказывалась. Без всяких приключений, сменяясь на дежурстве при ней, доехали наши путники до Москвы. Ни слова не спросила Наль, как минуют Москву, а, очутившись в новом поезде на Петербург, чувствовала себя свободно.
Часто замечал капитан напряженные мысли на ее лице, но не мешал ей решать свои вопросы одной.
В переполненном петербургском поезде им пришлось ехать всем в одном купе, чему Наль, уже успевшая несколько привыкнуть к своему открытому лицу, очень радовалась.
Она, казалось, не замечала встревоженного вида дяди в Москве, когда тот шепотом что-то говорил капитану. Она была ровна и спокойна и в Петербурге, где их встретили двое незнакомых людей и очень торопили на пароход. Пораженная великим городом, она с сожалением сказала:
— Проехать мимо всех этих красот, не заглянув даже ни в один дом. Ведь это жалость, капитан Т.
— Не зная хорошо языка народа, посмотреть бегло на его дома и галереи — это тоже жалость, Наль. Будет время, вы еще увидите так много народов и их красот, узнаете быт и сможете, если захотите, сами вплести от себя труд и красоту в их жизнь. Не спешите узнать все сразу. Сейчас помните только, что вы важная дама, моя жена. Жизнь на пароходе, с его табльдотом, вам будет труднее поезда.
Наши пассажиры вошли на пароход со вторым гудком. И только когда пароход тронулся, Наль заметила, как разошлись суровые морщины на лице капитана и как легко вздохнул дядя.
— Если бы здесь был дядя Али, — прошептала Наль капитану, — он говорил бы мне все и видел бы во мне усердного слугу-помощника своим заботам. А ему я только племянница, а не жена.
— Упрек ваш мне тяжел, Наль. Особенно тяжел потому, что и я, как Али, вижу в вас друга и помощника. Но пока мы не встретимся с Флорентийцем и не будем обвенчаны, я ничего не могу вам сказать. Даже того, куда и зачем мы едем.
— Если вы не говорите мне ничего только потому, что вы связаны словом дяде Али, — я совершенно спокойна. Я думала, что вы уже не любите своей маленькой жены, которая ничего не знает, даже не понимает, как ей вести себя на пароходе.
— Простите, граф, что я прерываю вашу беседу с женой, — подошел к капитану Т. капитан парохода, обращаясь к нему на английском языке и считая в порядке вещей, чтобы русский граф знал его язык. — Ваши места оказались врозь с вашей очаровательной женой, — кидая восхищенный взгляд на Наль и кланяясь ей, продолжал капитан парохода. — Но так как вы едете от места и до места, я могу предоставить вам самую лучшую каюту, в которую не явились пассажиры. Если вам угодно, я велю отыскать вашего секретаря и укажу ему каюту.
— Я чрезвычайно тронут вашей любезностью. Если вас не затруднит устроить нас вместе, а мое место передать моему секретарю, мы будем вам очень благодарны.
— Помилуйте, я сам предложил вам. Я буду очень счастлив служить вашей супруге и вам чем только могу во весь наш путь, — ответил, изысканно кланяясь снова Наль, капитан парохода.
— Как же мы с вами поедем вместе в одной комнате, капитан Т.? — подавляя волнение, сказала Наль.
— Ничего, друг, не беспокойтесь. Вы еще не знаете, как будете выносить качку, ваш дядя ее переносит плохо. Лучше, если качка вам будет тяжела, что братом милосердия при вас буду я, чем кто-либо чужой.
— Мне очень здесь страшно. Это гораздо хуже, чем поезд. И почему все так смотрят на меня? — тихо спрашивала Наль, стараясь скрыть смущение.
— Нельзя, немыслимо быть такой прекрасной, Наль. И я даже не могу сердиться на этих людей, которые — от матросов до капитана и от юношей до стариков — как ошалелые смотрят на вас. Если бы я был на их месте и имел бы право только исподтишка смотреть на вас, а не откровенно вами любоваться, как я это делаю сейчас, я бы вел себя точно так же. А потому не могу на них сердиться.
Наль вспыхнула, улыбнулась мужу и сказала:
— Это услышать от вас сейчас — мне большая помощь. Мне так много пришлось передумать за эти дни. У нас не такие обычаи, как ваши. У нас все иначе между мужем и женой. Я думала, что вы уже недовольны, что уехали со мной.
— Когда мы очутимся в каюте, а не здесь на ветру, вы мне все расскажете, что вы надумали. А пока укройтесь, пожалуйста, Наль, плащом да, кстати, опустите и вуаль, чтобы непривычный ветер не испортил вам кожи.
— Или непривычная ревность не испортила сердца вашему мужу, — низко кланяясь графине, сказал подошедший секретарь. — Ваши каюты готовы, лорд, и даже украшены цветами, по приказанию капитана. Кроме того, ваши друзья из К. успели прислать графине два сундука с бельем и платьем, которые тоже уже стоят в каюте.
|
|||||||||
|
Звезды Ориона - Путь Ора © Copyright 2020
|
|||||||||